Сообщения
Александра Шаповалова
Предстоящий саммит Восточного партнёрства в Вильнюсе сегодня находится в центре внимания многих европейских столиц. Но если проанализировать это событие в более широком контексте формирования новой политической структуры европейского континента, становится понятно, что Вильнюсский саммит – это промежуточный этап, а не финальный аккорд этого процесса. Но его результаты могут изменить характер и направленность взаимодействий между основными игроками континентального пространства.
С приближением Вильнюсского саммита Восточного партнёрства ЕС в академических и политических кругах разворачивается всё более громкая дискуссия о значении и последствиях событий, которые могут на нём (не) состояться. Однако, нужно признать, что эта дискуссия имеет слишком узкий характер – будучи сфокусированной сугубо на данном мероприятии, она не позволяет осмыслить весь масштаб процесса, равно как и масштаб задач, решаемых его участниками.
Ключевым вопросом этого саммита является не только подписание Соглашения об ассоциации с Украиной и парафирование аналогичных документов с Грузией и Молдавией. На кону стоит конфигурация пространства так называемой Новой Восточной Европы, а вместе с ней и перспектива построения Большой Европы. По сути, Вильнюсский саммит и сопутствующие ему демарши – это кульминация односторонних стратегий Европейского Союза и России по удержанию монопольного влияния на структуризацию восточноевропейского пространства и, как следствие, утверждения собственного пути формирования целостной политической конфигурации европейского континента.
Восточная политика Европейского Союза – геополитические цели и нормативные методы
Со стороны Европейского Союза речь идёт об использовании нормативных требований и интеграционных стимулов для переформатирования структуры восточной части континента таким образом, чтобы, во-первых, обеспечить собственную безопасность от исходящих из этого пространства вызовов и угроз, а во-вторых, окончательно закрепить за собой роль основного центра влияния в панъевропейском масштабе.
Приоритет нормативных методов для выполнения этих задач объясняется прежде всего нормативной природой европейской интеграции как таковой, дающей ЕС основания претендовать на роль нормативного лидера европейской или даже глобальной системы. Но помимо этого, проекция собственных норм и стандартов позволяет перевести диалог с внешними партнёрами из плоскости политического торга в плоскость выполнения предустановленных Евросоюзом нормативных критериев и требований, и поэтому представляется наиболее оптимальным и наименее затратным способом изменить сложившийся геополитический баланс в Восточной Европе в пользу ЕС, не вступая ни в открытую конфронтацию, ни в прямую сделку с Россией.
Конечной же целью этого процесса является вовлечение России в реализацию данной стратегии нормативной европеизации. Именно это имеет ввиду комиссар ЕС по вопросам расширения и политики соседства Штефан Фюле, когда говорит, что ассоциация Украины с Европейским Союзом станет первым шагом на пути к созданию единого европейского пространства от Лиссабона до Владивостока на базе правил ВТО и дальнейшей регуляторной конвергенции. В этом свете становится понятно, что Вильнюс для восточной политики ЕС – скорее промежуточная станция, нежели конечный пункт назначения, но от её прохождения зависит как дееспособность этой политики в целом, так и позиции евроинтеграционного объединения на международной арене.
Главной же проблемой нормативной стратегии ЕС является её опосредствованный и эвентуальный характер. Ключевое звено этой стратегии – Соглашения об ассоциации с положениями о создании углублённой и всеобъемлющей зоны свободной торговли – не изменяют геополитический баланс сами по себе, а только открывают возможности для его постепенного, инкрементального изменения в дальнейшем. Причём достижение желаемого результата критически зависит от готовности самих стран Восточного партнёрства разделять и воплощать стратегию Евросоюза. Декларирование рядом этих стран, и в первую очередь Украиной, далекоидущих евроинтеграционных амбиций создавало видимость их готовности к этому. Однако, на деле ситуация оказалась гораздо более сложной.
Внутриполитические перипетии на Украине во второй половине 2011 года, в период окончательного согласования текста Соглашения об ассоциации, спровоцировали кризис нормативной стратегии ЕС и продемонстрировали дефицит эффективных рычагов влияния Брюсселя на украинскую власть в принципиальных для него ценностных вопросах. Для компенсации подобного дефицита, усугублённого отсутствием в тексте Соглашения наиболее действенного стимула – перспективы членства, и форсированного продвижения своей нормативной стратегии, ряд государств ЕС при поддержке коммунитарных органов выработали комплексную тактику в отношении Украины. Она заключалась в оказании массированного давления на украинское руководство по принципиальным политическим вопросам, акцентировании возможности подписания Соглашения об ассоциации на саммите в Вильнюсе как «последнего шанса» Украины на евроинтеграцию и репрезентации этого Соглашения как цивилизационного проекта Украины.
Нужно отдать должное, своей неготовностью и нежеланием адаптировать первоначальную нормативную стратегию, лежащую в основе его восточной политики, Евросоюз поставил себя в такие условия, при которых единственным путём достижения результата стало вмонтирование этой нормативной стратегии в геополитический контекст нарастающей конкуренции с Россией. Тем самым Брюссель навязал и себе, и Киеву проблематичную сделку в формате «сейчас или никогда», способствующую искусственной эскалации политического напряжения в период ухудшения экономической ситуации в Европе в целом и в Украине в частности.
Украинский подход к ассоциации с Евросоюзом: «идеалистический прагматизм»
Говоря об украинском подходе к Соглашению об ассоциации, нужно различать два его разреза – практический и идентификационный. В практическом разрезе украинское руководство видит в этом Соглашении три основных возможности: во-первых, выход на рынок Евросоюза, во-вторых, получение доступа к западным кредитным и инвестиционным ресурсам, и в-третьих, создание некоей «политической подстраховки» в отношениях с Россией.
В более широком смысле ассоциация с ЕС выступает краеугольным камнем стратегии построения двух зон свободной торговли с ЕС и СНГ, которая с самого начала лежала в основе внешнеполитического курса нынешнего президента страны. По замыслу, создание зоны свободной торговли с Евросоюзом при сохранении благоприятного торгового режима со странами СНГ позволило бы Украине играть роль своеобразного экономического «узлового центра» или связующего звена между западной и восточной частями европейского континента. При этом политический компонент Соглашения с ЕС и налагаемые им обязательства позволяли бы ограничивать переговорное поле в отношениях с Россией теми вопросами, в которых у официального Киева есть практический интерес. Поэтому изначальная тактика состояла в том, чтобы по возможности быстрее подписать Соглашение об ассоциации, чтобы затем исходя из его положений строить модель экономического партнёрства с Россией и Таможенным союзом. И хотя форсированный сценарий подписания реализовать не удалось, администрация Виктора Януковича последовательно и методично добивается претворения в жизнь своего плана.
В идентификационном разрезе ассоциация представляется единственным доступным на данном этапе механизмом реализации «европейского выбора» Украины и утверждения её европейской идентичности, которая с момента провозглашения отождествлялась с вхождением в евроинтеграционное объединение. И хотя предлагаемое Соглашение не в полной мере соответствует этим ожиданиям, поскольку не содержит перспективы членства, оно позиционируется как предварительная стадия интеграции, успешное прохождение которой позволит в будущем поставить вопрос о членстве Украины в Евросоюзе.
Тут нужно отметить одну существенную деталь – идентификационное значение евроинтеграции для украинской общественности является не просто произвольным дискурсивным конструктом элит, а неразрывно связано с его так называемым цивилизационным значением, то есть укоренённым представлением о том, что евроинтеграция является единственным путём достижения социально-экономического прогресса внутри Украины. Этим объясняется некритическое, если не откровенно идеалистическое отношение к нормам и стандартам ЕС, принятие которых воспринимается как исключительное средство улучшения качества государственного управления и повышения благополучия граждан. Поэтому содержащиеся в Соглашении об ассоциации обязанности по внедрению этих норм рассматриваются по определению как благо, необходимое для самой Украины, нежели как проявления собственных интересов ЕС. И даже если эта интерпретация разделяется не всеми представителями украинского правящего класса, в публичном пространстве она нигде и никем открыто не оспаривается.
Таким образом, ассоциация с Европейским Союзом видится украинским руководством как возможность получения значительных внешнеэкономических преимуществ, пусть даже с помощью сложного торга с коммунитарными органами и государствами ЕС, и серьёзного внутриполитического козыря, особенно в свете будущей президентской кампании.
Несложно заметить, что стратегии Украины и Евросоюза и роль в них Соглашения об ассоциации не совсем совпадают. Каждая сторона пытается использовать это Соглашение в своих целях и в случае подписания эти разногласия непременно проявят себя. Исход этого процесса будет зависеть от того, удастся ли нынешней украинской власти преодолеть давление со стороны Брюсселя и воспользоваться преимуществами ассоциации, не обременяя себя выполнением всех взятых на себя обязательств. Трудно предугадать развитие событий, но очевидно, что Евросоюз стремится подписать Соглашение не для того, чтобы после этого позволить Киеву играть свою игру.
Не цифрами, а смыслами – европейские возможности России
Перипетии вокруг подготовки Вильнюсского саммита спровоцировали острую, но довольно сумбурную реакцию официальной Москвы, что заставляет усомниться в понимании Россией всего масштаба развернувшегося процесса и в наличии у неё чёткой стратегии в пространстве Новой Восточной Европы с учётом тех изменений, которые уже привнесла и потенциально может привнести в его ландшафт реализация нормативно обусловленной восточной политики Европейского Союза.
Долгое время Россия игнорировала процессы, проходящие в рамках программы Восточного партнёрства, полагаясь на выработку оптимальной модели взаимодействия с ЕС в этом пространстве в рамках двустороннего диалога и считая, что, ввиду отсутствия у стран-участниц этой программы даже гипотетической перспективы членства в евроинтеграционном объединении, Восточное партнёрство не представляет серьёзной геополитической угрозы. Обладая казалось бы более эффективными прямыми рычагами воздействия на местные элиты этих стран, Россия сохраняла возможности для формирования и поддержания оптимальных для неё моделей отношений с большинством этих стран.
Сложно определить, на каком этапе и под действием каких факторов в Москве осознали вызов, исходящий от инициатив ЕС в восточном соседстве. Но совершенно ясно, что сложившаяся ситуация расценивается российским руководством слишком точечно как локальная конкуренция за влияние на Украину, выраженная в подписании или неподписании Соглашения об ассоциации.
Однако, чрезмерно сосредотачиваясь на этом документе, Россия упускает из виду более глубинные мотивы и движущие силы отношений Украины с Евросоюзом, прежде всего стремление Киева к утверждению своей европейской идентичности и, по крайней мере, номинальное принятие предлагаемой ЕС нормативной повестки дня как украинским руководством, так и широкой общественностью. Можно долго спорить о том, какие экономические выигрыши и потери сулит Украине ассоциация и зона свободной торговли с ЕС, или во сколько может обойтись внедрение норм и стандартов ЕС, предусмотренное в Соглашении, но пока эти нормы рассматриваются самой Украиной как легитимные и необходимые, вопрос об их цене практически отпадает. Поэтому громкая критика положений Соглашения на базе сугубо экономических аргументов, звучащая из уст Сергея Глазьева и других российских официальных лиц, как говорится, бьёт мимо цели.
По этим же причинам, попытки противопоставить европейской интеграции Украины евразийскую альтернативу являются не совсем реалистичными, опять-таки не столько из-за практических особенностей этой альтернативы, сколько из-за её идентификационных основ. Определяя собственный интеграционный проект как евразийский, Москва тем самым противопоставляет его европейским чаяниям Киева, заранее предопределяя отрицательный результат своих увещеваний. Для России бесполезно и контрпродуктивно оспаривать европейскую идентичность Украины, тем более, что для самой России принадлежность к европейской традиции является важным источником собственной идентификации. Вместо этого, России следует ослабить непосредственную связь между европейской идентичностью Украины и сближением с Евросоюзом, сконструировав такие практические механизмы, которые превращали бы кооперативную модель отношений с Россией в желательный и необходимый компонент утверждения этой идентичности.
Нельзя не упомянуть в этом контексте, что никакие конструктивные сдвиги в российско-украинских отношениях невозможны без предварительного переосмысления их места в комплексе внешней политике обеих стран. Приходится признать, что российское руководство продолжает рассматривать отношения с Украиной как один из аспектов стабилизации собственного ближнего зарубежья, нежели как неотъемлемый компонент своей европейской политики и процесса построения Большой Европы. В свою очередь, Украина также строит диалог с Россией «по остаточному принципу», стремясь минимизировать его влияние на процесс сближения с европейскими государствами и институтами. При таком подходе, когда двусторонние отношения имеют весьма ограниченную самостоятельную ценность для обеих сторон, сложно ожидать существенного прогресса даже в тех сферах, где реально присутствует взаимный интерес.
Объективно говоря, сейчас, когда формирование панъевропейской политической конфигурации непосредственно зависит от структуры взаимодействий в Новой Восточной Европе, успех российского континентального проекта становления общего экономического пространства на паритетной основе напрямую связан с тем, насколько России удастся кооптировать в этот проект страны Новой Восточной Европы, и в первую очередь Украину. Попытки же выстроить этот проект на базе двустороннего компромисса между Россией и Европейским Союзом (или даже между евразийским и европейским интеграционными объединениями) без привлечения или в обход Украины в нынешнем контексте не могут принести ожидаемых результатов. Поскольку если Украина не поддержит российский проект кооперативного построения Большой Европы и не выступит в нём в качестве полноправного самостоятельного игрока, а не просто участника евразийского объединения, она, желая того или нет, будет втянута в нормативный проект ЕС, и тогда позиции России в двустороннем диалоге с Евросоюзом будут значительно ослаблены, а с ними и шансы на становление общего пространства от Лиссабона до Владивостока. Этот сценарий уже начинает претворяться в жизнь на фоне перипетий вокруг Вильнюсского саммита, и даже в случае неподписания Соглашения об ассоциации он будет воплощаться и далее в той или иной форме до тех пор, пока два ведущих европейских центра силы будут вести конкуренцию за монопольное влияние в так называемом «общем соседстве».
Проект построения Большой Европы мог бы стать гораздо более эффективной платформой и для нормализации двусторонних отношений Москвы и Киева, нежели противоречивый формат евразийской интеграции, потому что способствовал бы утверждению европейской идентичности обоих государств и взаимному усилению их статусных характеристик. В этом заключается его главное преимущество перед нормативными механизмами, продвигаемыми Евросоюзом. Если последние предполагают закрепление периферийного статуса стран Новой Восточной Европы и ограничение их субъектных качеств в европейской политике, панъевропейский проект, наоборот, может способствовать их усилению. И тогда перед Украиной встанет совершенно иной выбор – если сейчас она вынуждена выбирать один из двух механизмов периферизации, то в случае панъевропейского проекта выбор будет стоять между ролью периферии ЕС и статусом центрального игрока в континентальном пространстве. А это уже принципиально иные «условия игры», от которых будет не так легко отказаться, как от гипотетических выигрышей от участия в Таможенном союзе.
В заключении хотелось бы отметить, что в российских политических кругах по-прежнему доминирует несколько эмоциональное представление о том, что какое-либо единичное событие в отношениях Украины с Западом может выступить одномоментным водоразделом в её отношениях с Россией. В этом русле наблюдаются систематические попытки «назначить» то или иное событие окончательным разрывом «братских уз» с историческим партнёром.
На самом деле ситуация выглядит несколько сложнее и в чём-то парадоксальнее. С одной стороны, разрыв, которого действительно стоит опасаться России, связан не с каким-то конкретным шагом, саммитом или документом, а с постепенным, но неуклонным нарастанием взаимного отчуждения в обществах обеих стран, объясняемым банальным дефицитом диалога и внимания к проблемам друг друга. Но с другой, невзирая на это взаимное отчуждение и прочие центробежные процессы последних десятилетий, степень реальной интегрированности обществ на пространстве СНГ остаётся на порядок выше, нежели у обществ стран ЕС после почти 60 лет целенаправленной интеграции. И задачей России должно стать поддержание и усиление именно этой реальной общественной, культурной и экономической интегрированности, укрепление трансграничных взаимосвязей, способных обеспечить политическую консолидацию государств намного эффективнее, нежели самые обязывающие механизмы политического и экономического торга элит.
С приближением Вильнюсского саммита Восточного партнёрства ЕС в академических и политических кругах разворачивается всё более громкая дискуссия о значении и последствиях событий, которые могут на нём (не) состояться. Однако, нужно признать, что эта дискуссия имеет слишком узкий характер – будучи сфокусированной сугубо на данном мероприятии, она не позволяет осмыслить весь масштаб процесса, равно как и масштаб задач, решаемых его участниками.
Ключевым вопросом этого саммита является не только подписание Соглашения об ассоциации с Украиной и парафирование аналогичных документов с Грузией и Молдавией. На кону стоит конфигурация пространства так называемой Новой Восточной Европы, а вместе с ней и перспектива построения Большой Европы. По сути, Вильнюсский саммит и сопутствующие ему демарши – это кульминация односторонних стратегий Европейского Союза и России по удержанию монопольного влияния на структуризацию восточноевропейского пространства и, как следствие, утверждения собственного пути формирования целостной политической конфигурации европейского континента.
Восточная политика Европейского Союза – геополитические цели и нормативные методы
Со стороны Европейского Союза речь идёт об использовании нормативных требований и интеграционных стимулов для переформатирования структуры восточной части континента таким образом, чтобы, во-первых, обеспечить собственную безопасность от исходящих из этого пространства вызовов и угроз, а во-вторых, окончательно закрепить за собой роль основного центра влияния в панъевропейском масштабе.
Приоритет нормативных методов для выполнения этих задач объясняется прежде всего нормативной природой европейской интеграции как таковой, дающей ЕС основания претендовать на роль нормативного лидера европейской или даже глобальной системы. Но помимо этого, проекция собственных норм и стандартов позволяет перевести диалог с внешними партнёрами из плоскости политического торга в плоскость выполнения предустановленных Евросоюзом нормативных критериев и требований, и поэтому представляется наиболее оптимальным и наименее затратным способом изменить сложившийся геополитический баланс в Восточной Европе в пользу ЕС, не вступая ни в открытую конфронтацию, ни в прямую сделку с Россией.
Конечной же целью этого процесса является вовлечение России в реализацию данной стратегии нормативной европеизации. Именно это имеет ввиду комиссар ЕС по вопросам расширения и политики соседства Штефан Фюле, когда говорит, что ассоциация Украины с Европейским Союзом станет первым шагом на пути к созданию единого европейского пространства от Лиссабона до Владивостока на базе правил ВТО и дальнейшей регуляторной конвергенции. В этом свете становится понятно, что Вильнюс для восточной политики ЕС – скорее промежуточная станция, нежели конечный пункт назначения, но от её прохождения зависит как дееспособность этой политики в целом, так и позиции евроинтеграционного объединения на международной арене.
Главной же проблемой нормативной стратегии ЕС является её опосредствованный и эвентуальный характер. Ключевое звено этой стратегии – Соглашения об ассоциации с положениями о создании углублённой и всеобъемлющей зоны свободной торговли – не изменяют геополитический баланс сами по себе, а только открывают возможности для его постепенного, инкрементального изменения в дальнейшем. Причём достижение желаемого результата критически зависит от готовности самих стран Восточного партнёрства разделять и воплощать стратегию Евросоюза. Декларирование рядом этих стран, и в первую очередь Украиной, далекоидущих евроинтеграционных амбиций создавало видимость их готовности к этому. Однако, на деле ситуация оказалась гораздо более сложной.
Внутриполитические перипетии на Украине во второй половине 2011 года, в период окончательного согласования текста Соглашения об ассоциации, спровоцировали кризис нормативной стратегии ЕС и продемонстрировали дефицит эффективных рычагов влияния Брюсселя на украинскую власть в принципиальных для него ценностных вопросах. Для компенсации подобного дефицита, усугублённого отсутствием в тексте Соглашения наиболее действенного стимула – перспективы членства, и форсированного продвижения своей нормативной стратегии, ряд государств ЕС при поддержке коммунитарных органов выработали комплексную тактику в отношении Украины. Она заключалась в оказании массированного давления на украинское руководство по принципиальным политическим вопросам, акцентировании возможности подписания Соглашения об ассоциации на саммите в Вильнюсе как «последнего шанса» Украины на евроинтеграцию и репрезентации этого Соглашения как цивилизационного проекта Украины.
Нужно отдать должное, своей неготовностью и нежеланием адаптировать первоначальную нормативную стратегию, лежащую в основе его восточной политики, Евросоюз поставил себя в такие условия, при которых единственным путём достижения результата стало вмонтирование этой нормативной стратегии в геополитический контекст нарастающей конкуренции с Россией. Тем самым Брюссель навязал и себе, и Киеву проблематичную сделку в формате «сейчас или никогда», способствующую искусственной эскалации политического напряжения в период ухудшения экономической ситуации в Европе в целом и в Украине в частности.
Украинский подход к ассоциации с Евросоюзом: «идеалистический прагматизм»
Говоря об украинском подходе к Соглашению об ассоциации, нужно различать два его разреза – практический и идентификационный. В практическом разрезе украинское руководство видит в этом Соглашении три основных возможности: во-первых, выход на рынок Евросоюза, во-вторых, получение доступа к западным кредитным и инвестиционным ресурсам, и в-третьих, создание некоей «политической подстраховки» в отношениях с Россией.
В более широком смысле ассоциация с ЕС выступает краеугольным камнем стратегии построения двух зон свободной торговли с ЕС и СНГ, которая с самого начала лежала в основе внешнеполитического курса нынешнего президента страны. По замыслу, создание зоны свободной торговли с Евросоюзом при сохранении благоприятного торгового режима со странами СНГ позволило бы Украине играть роль своеобразного экономического «узлового центра» или связующего звена между западной и восточной частями европейского континента. При этом политический компонент Соглашения с ЕС и налагаемые им обязательства позволяли бы ограничивать переговорное поле в отношениях с Россией теми вопросами, в которых у официального Киева есть практический интерес. Поэтому изначальная тактика состояла в том, чтобы по возможности быстрее подписать Соглашение об ассоциации, чтобы затем исходя из его положений строить модель экономического партнёрства с Россией и Таможенным союзом. И хотя форсированный сценарий подписания реализовать не удалось, администрация Виктора Януковича последовательно и методично добивается претворения в жизнь своего плана.
В идентификационном разрезе ассоциация представляется единственным доступным на данном этапе механизмом реализации «европейского выбора» Украины и утверждения её европейской идентичности, которая с момента провозглашения отождествлялась с вхождением в евроинтеграционное объединение. И хотя предлагаемое Соглашение не в полной мере соответствует этим ожиданиям, поскольку не содержит перспективы членства, оно позиционируется как предварительная стадия интеграции, успешное прохождение которой позволит в будущем поставить вопрос о членстве Украины в Евросоюзе.
Тут нужно отметить одну существенную деталь – идентификационное значение евроинтеграции для украинской общественности является не просто произвольным дискурсивным конструктом элит, а неразрывно связано с его так называемым цивилизационным значением, то есть укоренённым представлением о том, что евроинтеграция является единственным путём достижения социально-экономического прогресса внутри Украины. Этим объясняется некритическое, если не откровенно идеалистическое отношение к нормам и стандартам ЕС, принятие которых воспринимается как исключительное средство улучшения качества государственного управления и повышения благополучия граждан. Поэтому содержащиеся в Соглашении об ассоциации обязанности по внедрению этих норм рассматриваются по определению как благо, необходимое для самой Украины, нежели как проявления собственных интересов ЕС. И даже если эта интерпретация разделяется не всеми представителями украинского правящего класса, в публичном пространстве она нигде и никем открыто не оспаривается.
Таким образом, ассоциация с Европейским Союзом видится украинским руководством как возможность получения значительных внешнеэкономических преимуществ, пусть даже с помощью сложного торга с коммунитарными органами и государствами ЕС, и серьёзного внутриполитического козыря, особенно в свете будущей президентской кампании.
Несложно заметить, что стратегии Украины и Евросоюза и роль в них Соглашения об ассоциации не совсем совпадают. Каждая сторона пытается использовать это Соглашение в своих целях и в случае подписания эти разногласия непременно проявят себя. Исход этого процесса будет зависеть от того, удастся ли нынешней украинской власти преодолеть давление со стороны Брюсселя и воспользоваться преимуществами ассоциации, не обременяя себя выполнением всех взятых на себя обязательств. Трудно предугадать развитие событий, но очевидно, что Евросоюз стремится подписать Соглашение не для того, чтобы после этого позволить Киеву играть свою игру.
Не цифрами, а смыслами – европейские возможности России
Перипетии вокруг подготовки Вильнюсского саммита спровоцировали острую, но довольно сумбурную реакцию официальной Москвы, что заставляет усомниться в понимании Россией всего масштаба развернувшегося процесса и в наличии у неё чёткой стратегии в пространстве Новой Восточной Европы с учётом тех изменений, которые уже привнесла и потенциально может привнести в его ландшафт реализация нормативно обусловленной восточной политики Европейского Союза.
Долгое время Россия игнорировала процессы, проходящие в рамках программы Восточного партнёрства, полагаясь на выработку оптимальной модели взаимодействия с ЕС в этом пространстве в рамках двустороннего диалога и считая, что, ввиду отсутствия у стран-участниц этой программы даже гипотетической перспективы членства в евроинтеграционном объединении, Восточное партнёрство не представляет серьёзной геополитической угрозы. Обладая казалось бы более эффективными прямыми рычагами воздействия на местные элиты этих стран, Россия сохраняла возможности для формирования и поддержания оптимальных для неё моделей отношений с большинством этих стран.
Сложно определить, на каком этапе и под действием каких факторов в Москве осознали вызов, исходящий от инициатив ЕС в восточном соседстве. Но совершенно ясно, что сложившаяся ситуация расценивается российским руководством слишком точечно как локальная конкуренция за влияние на Украину, выраженная в подписании или неподписании Соглашения об ассоциации.
Однако, чрезмерно сосредотачиваясь на этом документе, Россия упускает из виду более глубинные мотивы и движущие силы отношений Украины с Евросоюзом, прежде всего стремление Киева к утверждению своей европейской идентичности и, по крайней мере, номинальное принятие предлагаемой ЕС нормативной повестки дня как украинским руководством, так и широкой общественностью. Можно долго спорить о том, какие экономические выигрыши и потери сулит Украине ассоциация и зона свободной торговли с ЕС, или во сколько может обойтись внедрение норм и стандартов ЕС, предусмотренное в Соглашении, но пока эти нормы рассматриваются самой Украиной как легитимные и необходимые, вопрос об их цене практически отпадает. Поэтому громкая критика положений Соглашения на базе сугубо экономических аргументов, звучащая из уст Сергея Глазьева и других российских официальных лиц, как говорится, бьёт мимо цели.
По этим же причинам, попытки противопоставить европейской интеграции Украины евразийскую альтернативу являются не совсем реалистичными, опять-таки не столько из-за практических особенностей этой альтернативы, сколько из-за её идентификационных основ. Определяя собственный интеграционный проект как евразийский, Москва тем самым противопоставляет его европейским чаяниям Киева, заранее предопределяя отрицательный результат своих увещеваний. Для России бесполезно и контрпродуктивно оспаривать европейскую идентичность Украины, тем более, что для самой России принадлежность к европейской традиции является важным источником собственной идентификации. Вместо этого, России следует ослабить непосредственную связь между европейской идентичностью Украины и сближением с Евросоюзом, сконструировав такие практические механизмы, которые превращали бы кооперативную модель отношений с Россией в желательный и необходимый компонент утверждения этой идентичности.
Нельзя не упомянуть в этом контексте, что никакие конструктивные сдвиги в российско-украинских отношениях невозможны без предварительного переосмысления их места в комплексе внешней политике обеих стран. Приходится признать, что российское руководство продолжает рассматривать отношения с Украиной как один из аспектов стабилизации собственного ближнего зарубежья, нежели как неотъемлемый компонент своей европейской политики и процесса построения Большой Европы. В свою очередь, Украина также строит диалог с Россией «по остаточному принципу», стремясь минимизировать его влияние на процесс сближения с европейскими государствами и институтами. При таком подходе, когда двусторонние отношения имеют весьма ограниченную самостоятельную ценность для обеих сторон, сложно ожидать существенного прогресса даже в тех сферах, где реально присутствует взаимный интерес.
Объективно говоря, сейчас, когда формирование панъевропейской политической конфигурации непосредственно зависит от структуры взаимодействий в Новой Восточной Европе, успех российского континентального проекта становления общего экономического пространства на паритетной основе напрямую связан с тем, насколько России удастся кооптировать в этот проект страны Новой Восточной Европы, и в первую очередь Украину. Попытки же выстроить этот проект на базе двустороннего компромисса между Россией и Европейским Союзом (или даже между евразийским и европейским интеграционными объединениями) без привлечения или в обход Украины в нынешнем контексте не могут принести ожидаемых результатов. Поскольку если Украина не поддержит российский проект кооперативного построения Большой Европы и не выступит в нём в качестве полноправного самостоятельного игрока, а не просто участника евразийского объединения, она, желая того или нет, будет втянута в нормативный проект ЕС, и тогда позиции России в двустороннем диалоге с Евросоюзом будут значительно ослаблены, а с ними и шансы на становление общего пространства от Лиссабона до Владивостока. Этот сценарий уже начинает претворяться в жизнь на фоне перипетий вокруг Вильнюсского саммита, и даже в случае неподписания Соглашения об ассоциации он будет воплощаться и далее в той или иной форме до тех пор, пока два ведущих европейских центра силы будут вести конкуренцию за монопольное влияние в так называемом «общем соседстве».
Проект построения Большой Европы мог бы стать гораздо более эффективной платформой и для нормализации двусторонних отношений Москвы и Киева, нежели противоречивый формат евразийской интеграции, потому что способствовал бы утверждению европейской идентичности обоих государств и взаимному усилению их статусных характеристик. В этом заключается его главное преимущество перед нормативными механизмами, продвигаемыми Евросоюзом. Если последние предполагают закрепление периферийного статуса стран Новой Восточной Европы и ограничение их субъектных качеств в европейской политике, панъевропейский проект, наоборот, может способствовать их усилению. И тогда перед Украиной встанет совершенно иной выбор – если сейчас она вынуждена выбирать один из двух механизмов периферизации, то в случае панъевропейского проекта выбор будет стоять между ролью периферии ЕС и статусом центрального игрока в континентальном пространстве. А это уже принципиально иные «условия игры», от которых будет не так легко отказаться, как от гипотетических выигрышей от участия в Таможенном союзе.
В заключении хотелось бы отметить, что в российских политических кругах по-прежнему доминирует несколько эмоциональное представление о том, что какое-либо единичное событие в отношениях Украины с Западом может выступить одномоментным водоразделом в её отношениях с Россией. В этом русле наблюдаются систематические попытки «назначить» то или иное событие окончательным разрывом «братских уз» с историческим партнёром.
На самом деле ситуация выглядит несколько сложнее и в чём-то парадоксальнее. С одной стороны, разрыв, которого действительно стоит опасаться России, связан не с каким-то конкретным шагом, саммитом или документом, а с постепенным, но неуклонным нарастанием взаимного отчуждения в обществах обеих стран, объясняемым банальным дефицитом диалога и внимания к проблемам друг друга. Но с другой, невзирая на это взаимное отчуждение и прочие центробежные процессы последних десятилетий, степень реальной интегрированности обществ на пространстве СНГ остаётся на порядок выше, нежели у обществ стран ЕС после почти 60 лет целенаправленной интеграции. И задачей России должно стать поддержание и усиление именно этой реальной общественной, культурной и экономической интегрированности, укрепление трансграничных взаимосвязей, способных обеспечить политическую консолидацию государств намного эффективнее, нежели самые обязывающие механизмы политического и экономического торга элит.
Комментариев нет:
Отправить комментарий