Волынь-1943. Польские дискуссии последних месяцев и попытки украинских ответов на них

http://www.urokiistorii.ru

Летом 1943 года часть руководства подпольной националистической Украинской повстанческой армии, подчинённой бандеровской фракции Организации украинских националистов, приняла решение о проведении массовой антипольской акции, целью которой было очищение от польского населения территорий, признаваемых УПА «украинскими этническими землями». Можно предположить, что мотивами такого решения стало представление о том, что послевоенные границы Европы будут определяться, как и после Первой мировой войны, по этническому принципу. Следовательно, уничтожение заметных иноэтнических групп обеспечит вхождение этих земель в состав Украины. Не исключено, что на принятие украинским подпольем такого решения повлиял опыт нацистской политики уничтожения евреев. В любом случае, летом 1943 года на Волыни во время организованных УПА массовых убийств поляков, к участию в которых подполье старалось привлечь местных украинских крестьян, погибло около 60 тыс. человек. В аналогичных акциях в Восточной Галиции погибло около 40 тыс. гражданского польского населения. Хотя польская подпольная Армия Краёва не принимала централизованного решения об антиукраинских акциях, на местном уровне происходили польские «акции отмщения», жертвами которых стали не менее 10 тыс. мирных украинцев.

 

Семидесятая годовщина Волынской резни обсуждалась в Польше намного активнее и содержательнее, нежели в Украине. В этой статье я постараюсь кратко проанализировать польские дискуссии, состоявшиеся в июне – июле этого года, показав не только польско-украинское, но и внутрипольское их измерение. Затем я выскажу несколько соображений относительно украинских выступлений в дискуссии. В целом выступления Украины демонстрируют одно: Украина пытается отвечать на польские инициативы, но неспособна ни предвидеть, ни опережать их.

 

В чём солидарны историки

 

Польские специалисты по волынской тематике сходятся в том, что антипольская акция УПА на Волыни и в Восточной Галиции была организована украинским подпольем и носила геноцидальный характер (то есть речь шла об истреблении поляков как национальной группы на определённой территории, которая рассматривалась как этнически украинская). Для правового, а также многих историографических определений геноцида ключевым является именно доказательство намерений уничтожения определенной группы. Как неоднократно отмечал в своих публикациях ведущий польский историк темы Гжегож Мотыка, квалификация определенного исторического события как геноцида нисколько не умаляет страданий других жертв, в том числе с украинской стороны, однако указывает на цель организованного массового убийства 1.

 

Общепринятым в польских научных публикациях является также обозначение волынских событий как «преступления», но не как «Волынской трагедии». Директор Института национальной памяти Лукаш Каминский в этой связи подчеркнул, что в случае преступления всегда есть исполнители и ответственные за него, зато трагедии – это нечто, что могло произойти случайно, само по себе 2. Аналитик варшавского Центра восточноевропейских исследований Тадеуш Ольшанский метко проиллюстрировал отличие «преступления» от «трагедии» на примере украинского словоупотребления: сторонники национального нарратива говорят о Голодоморе как о «геноциде», а о Волыни как о «трагедии»; сторонники же советского нарратива, наоборот, согласны назвать Волынь «геноцидом», но Голодомор именуют «общей трагедией советского народа» 3.

 

Польские историки также солидарны в том, что спланированную антипольскую акцию некорректно приравнивать к «ответным» карательным операциям против гражданского украинского населения. Зато вопрос об оценке «акций отмщения» является предметом споров. Если некоторые авторы (в частности, Ева Семашко) пытаются её фактически оправдать, утверждая, что едва ли не большинство погибших тогда украинцев были виновны в убийствах поляков, другие историки (в первую очередь, Гжегож Мотыка) отмечают, что «возмездие» в отношении мирного украинского населения требует однозначного осуждения и является ничем иным, как военным преступлением. При этом Мотыка принципиально подчеркивает:

Даже однозначно критическая оценка польских акций возмездия в отношении украинского гражданского населения ни в коем случае не ставит знака равенства между спланированным истреблением поляков на Волыни и в Восточной Галиции и локальными акциями возмездия 4.

 

Наконец, польские специалисты солидарны в вопросе необходимости «однозначного и безусловного» осуждения одного из крупнейших массовых убийств гражданского населения во время Второй мировой войны.

 

Польские правые и «кресовые» организации

«Кресами» в польской традиции называют восточные приграничные районы, ныне входящие в стостав Украины, Беларуси и Литвы. Несмотря на многочисленые возражения и украинских, и зарубежных (например, Даниэля Бовуа 5) авторов, слово «Кресы» уверенно вошло в современный польский язык, а миф «Кресов» как утраченной земли обетованной, но, в то же время, пространства кровавых войн и конфликтов, играет важную роль в польской культуре, как минимум, со времён Сенкевича.

 

Довольно часто польских консерваторов считают поголовными приверженцами «кресового» нарратива. Такое представление слишком односторонне. Например, президент Лех Качинский был последовательным продолжателем концепции восточной политики Ежи Гедройца, то есть сознательной поддержки независимости Украины, Беларуси и Литвы и отказа от каких бы то ни было территориальных претензий к ним. Он также придерживался принципа терпимости и осторожности в трактовке трудных вопросов польско-украинской истории. Однако в контексте современной дискуссии о Волыни правоконсервативная партия «Право и справедливость» во главе с братом-близнецом погибшего президента Качинского Ярославом однозначно солидаризировалась с требованиями «кресовяков» безоговорочно признать Волынскую резню геноцидом. 

 

Многим публикациям, которые я предлагаю назвать «кресовыми», свойственен язык повествования о Волыни как о «польском холокосте» (даже если такое определение прямо не употребляется). Поляков, переживших резню, называют как и евреев, переживших Холокост, «выжившими в Катастрофе»; часто звучат тезисы о чествовании «праведников», то есть украинцев, которые помогали полякам на Волыни, по аналогии с чествованием «праведников народов мира», которые спасали от смерти евреев. Иногда встречаются и откровенно преувеличенные тезисы о том, что Организация украинских националистов ещё в момент основания (в 1929 году) запланировала «окончательное решение польского вопроса» (аналогия с холокостом и здесь очевидна: Третий рейх стремился к Endlösung вопроса еврейского).

 

«Кресовяки» в целом согласны с предложенным Ришардом Шавловским описанием Волынской резни как genocidium atrox, то есть геноцида, совершённого с исключительной жестокостью, «превосходящей» советские и немецкие преступления 6. По словам другого автора, «никогда поляков не убивали так зверски, как на Волыни и в Восточной Галиции». В этом же духе утверждается, что идеология украинского интегрального национализма «в восхвалении убийств, в дикой апологии жестокости превосходит все другие национализмы, включая гитлеровский» 7. Этой же логике следуют сознательные и бессознательные завышения количества убитых, когда говорят о «почти» или «более» 200 тыс. польских жертв.

 

Не редкость в «кресовых» публикациях и проявления языка вражды, когда Украину в польском тексте называют «самостийной» (любопытно, что это же слово облюбовали и российские недоброжелатели украинской независимости), а исполнителей преступления – «убийцами из-под знака трезубца». При этом, с одной стороны, представители «кресовых» групп периодически подчеркивают, что виновниками Волынской резни являются не все украинцы, но члены ОУН. Однако, с другой стороны, журналист правого еженедельника «До Жечи» позволяет себе поставить такой вопрос Еве Семашко:

Неслыханные преступления во время бунта Хмельницкого, Колыевщины, Уманской резни и, наконец, акции ОУН–УПА привели к тому, что многие поляки приписывают украинцам склонность к особой, звериной жестокости. Разделяете ли вы взгляд, что эта черта является отличительной для украинской нации?

К чести происходящей из волынской семьи Семашко, которая десятилетиями собирала устные воспоминания выживших поляков, следует отметить, что на этот откровенно расистский вопрос она ответила: нет! 8

 

Большинству «правых» публикаций недостает отмежевания от грубых ошибок и очевидных преувеличений, периодически случающихся в «кресовых» текстах. Пример – тезисы редактора приложения «История» к журналу «До Жечи»:

Украина, по крайней мере, ее западная часть – действительно сегодня является страной только для украинцев. Мечта Степана Бандеры осуществилась 9

или «доказательство» антипольских настроений Андрея Шептицкого тем, что митрополит писал слово «поляки» со строчной буквы (в польском языке, в отличие от украинского, названия всех национальностей пишутся с большой буквы) 10. Знак равенства между Украинской греко-католической Церковью и бандеровцами, встречающийся в «кресовых» текстах, фактически повторяет клише сталинской пропаганды, только в исполнении людей, которые настойчиво декларируют свои антикоммунистические и антисоветские убеждения.

 

Экзальтированная эмоциональность большинства публикаций «справа» отражает свойственное «кресовым» группам ощущение недостаточного внимания польского государства к теме Волыни. На этом фоне выделяется вдумчивый текст Петра Сквецинского в журнале «В Сеци», в котором автор стремится рационально ответить на вопрос: почему волынские жертвы функционируют в польской памяти гораздо слабее жертв советских? Свои рассуждения публицист начинает с тезиса о том, что «волынская тематика – это желанный инструмент российской политики», затем напоминает об особенностях господствующей польской исторической мифологии: культа Армии Краёвой (АК) и признания Советского Союза таким же врагом независимой Польши, и как Третий рейх. Именно в контексте этого культа проблема того, как мало руководство АК сделало для оказания помощи полякам на Волыни, кажется Сквецинскому достаточно опасной для господствующего в Польше мифа 11.

 

Следующими вызовами публицист называет вопросы о польском возмездии, а также о польской «гранатовой полиции» под немецким командованием и о сотрудничестве с советскими партизанами, которые фактически в большей степени, чем АК, защищали польских крестьян от УПА. Наконец, существует аспект сословной принадлежности жертв: если в Катыни был уничтожен цвет польской интеллигенции, то на Волыни погибали преимущественно неграмотные крестьяне, которых еще во время войны не все польские интеллигенты считали полноправными членами национального коллектива. Наконец Пётр Сквецинский обращается к «кресовому» мифу: «Мы не хотим помнить, что польские политические практики унижали и оскорбляли украинцев», – и критикует «близкую нашим сердцам легенду „кресов", где все национальности жили как братья» 12.

 

Специальный выпуск «Газеты Выборча» (2013. 22 июня), посвящённый Волынской трагедии.

 

Левые и либеральные критики «геноцидальной» версии

 

Самая крупный и влиятельный польский ежедневник – «Газета Выборча» – посвятила летом этого года волынской тематике десятки материалов. Главный редактор «Газеты» Адам Михник в предисловии к специальному приложению, подготовленному Институтом национальной памяти, призвал поляков к самокритичности и эмпатии в отношении украинского видения истории. Свой текст Михник начал с констатации, что «украинцы в межвоенной Польше чувствовали себя нацией под чужой оккупацией», а затем отметил, что во время войны «украинцы не обладали монополией на жестокость» 13.

Не попытаться ли нам – нации, лишённой в течение 123 лет собственного государства, – понять трагедию нации украинской, которая столько раз не по своей вине становилась жертвой чужих правительств?

Этот призыв Михник дополняет предложением не воспроизводить распространенный в коммунистической Польше пропагандистский образ «украинского головореза» и обращается к двум народам:

Поляки и украинцы, будем мудрее наших дедов и прадедов. Не мы копали тогда ямы для замученных. Не раскапывайте их легкомысленно сегодня.

В тексте главного редактора «Газеты», как и во многих других её публикациях, нет слова «геноцид», более того, подчеркивается необходимость «ответственного патриотизма», предусматривающего, в первую очередь, разговор о собственной исторической вине. Для понимания позиции Михника стоит вспомнить неоднократно постулированные им угрозы, исходящие от польского национализма и экстремизма 14. Среди способов противостояния этим угрозам – противодействие утверждению образа Польши как «невинной жертвы всех и вся», а также блокировка возможной политической мобилизации вокруг волынской мартирологии. «Угрозы взрыва неконтролируемых национальных эмоций» и «раздувания националистической истерии» вследствие акцентирования Волынской годовщины прямо постулировал публицист «Выборчей» Войцех Мадзярский 15.

 

Именно поэтому либеральная и секулярная «Газета Выборча» придает такой вес инициативам церковного диалога и религиозным декларациям взаимного прощения, а Адам Михник, в сознательной оппозиции к «кресовому» нарративу, замечает: «Конфликт, кажется, неизбежный, приобрёл исключительные формы жестокости, как все крестьянские бунты»16. На страницах «Газеты» польский политик украинского происхождения Мирослав Чех выступил с призывом к гражданскому подходу, к такой памяти о Волыни, в центре которой лежало бы осознание того, что с обеих сторон гибли польские граждане 17. Подобная гражданская логика уже постулировалась в польских дискуссиях о холокосте, хотя история Волынской резни и ответных убийств, как и история холокоста – это именно история убийств по этническому, но отнюдь не гражданскому принципу.

 

Дальше всех в отрицании польского мартирологического нарратива пошел главный редактор влиятельного неомарксистского журнала «Критика Политычна» Славомир Сераковский. Он решительно отбросил описание Волынской резни как «геноцида» (на том основании, что там, по его мнению, речь шла не о полном физическом уничтожении поляков, но о установлении контроля над территорией), призвал «не обвинять украинцев в отсутствии расчётов с собственной виной», и, главное, акцентировал важность самокритического осмысления польской традиции как «имперской» 18. По мнению Сераковского, «поляки не допускают к себе информацию о том, что мы были оккупантами Украины, такими же, как Россия по отношению к нам». Это утверждение служит обоснованием банальной мысли:

Мы ни в чём не лучше украинцев. И ни в чём не хуже. Так же, как и не лучше русских, потому что нации не делятся на хорошие и плохие19. 

Любопытно, что в противостоянии «собственным» правым польские левые и либералы не слишком обращают внимание на то, что некоторые их высказывания можут играть на руку правым украинским (например, описание Волынской резни как «крестьянского бунта» или однозначное обозначение Польши как «оккупанта» Украины).

 

Слово свидетелей

 

Среди польских публикаций о Волыни особое место занимают три текста представителей научных и политических элит, лично переживших Вторую мировую войну. Все они написаны во взвешенном тоне, свободном от пропагандистских клише; все они отмечают геноцидальную природу Волынской резни, но одновременно говорят о и польской вине перед украинцами; все они демонстрируют эмпатию по отношению к украинскому нарративу и подчеркивают стратегическую важность хороших отношений с Украиной.

 

Директор Научного центра Оссолинеум во Вроцлаве Адольф Юзвенко, который ребёнком выжил в этнической чистке в Галиции благодаря помощи украинской семьи, подчеркнул, что антипольская акция УПА была геноцидом, но генезис насилия следует искать в польско-украинских отношениях. Он также говорит о необходимости понимания трагической послевоенной истории УПА и высказывает убеждение:

Я не верю в то, что приносить извинения можно заставить извне 20.

Бывший министр иностранных дел Польши Адам Даниэль Ротфельд, выживший во время холокоста благодаря семье Шептицких, свои соображения о Волыни начал с размышлений о «потенциале зла в человеческой природе», а массовое участие в убийствах поляков объяснил «реакцией на многовековое унижение украинцев». Профессор Ротфельд четко отметил: Польше принципиально важно «избавляться от чувства превосходства (по отношению к Украине – А. П.), по-прежнему присутствующего у части общества» 21 и рассказал о важности низовых двусторонних инициатив, в частности, поддерживаемой им идеи создания Дома польско-украинского соседства в родном приходе блаженного Емельяна Ковча, греко-католического священника, погибшего в Майданеке, который во время войны помогал полякам, хотя сам столкнулся с дискриминацией со стороны межвоенных польских властей.

 

Наконец, историк и бывший член Армии Крайовой Владислав Филяр четко отметил:

Следует отдать дань памяти жертвам, но никого не нужно заставлять, чтобы перед нами становились на колени 22.

Бюллетень Института национальной памяти «Pamięć.pl» (2013. №6) о волынских событиях.

 

Вокруг постановлений Cената и Сейма

 

Постановление польского Сената от 20 июня 2013 года о чествовании жертв «этнической чистки, которая имела признаки геноцида» не раз интерпретировалась в Украине как недружественный или даже антиукраинский шаг, несмотря на то, что она стала результатом политического компромисса. Сам факт чествования десятков тысяч польских жертв, большинство которых и поныне покоятся в безымянных могилах, не несет в себе ничего «антиукраинского». В постановлении Сената упомянуты и дискриминационная национальная политика межвоенной Польши, и польские акции возмездия, жертвами которых стали мирные украинцы. Зато в ней нет предложенной «кресовяками» идеи об объявлении 11 июля – дня, когда в 1943 году отрядами УПА были одновременно атакованы десятки польских сел, – официальным Днём памяти.

 

Уже после принятия постановления глава Сената Богдан Борусевич неоднократно публично подчеркивал: «Мы говорим не об ответственности украинцев, но об ответственности членов ОУН и УПА», «мы не говорим об ответственности украинского государства» 23.
 

Самое интересное в этой истории то, что польские политики в целом оказались намного ответственнее, тактичнее и корректнее более ста депутатов Верховной рады Украины от правящей Партии регионов и Компартии, которые призвали польский Сейм признать Волынскую резню «геноцидом», ссылаясь при этом на пропагандистские публикации коммунистических времен (о них – ниже). Существенная часть польского политикума неплохо осознает специфику памяти о войне в Украине, которая, по выражению Тадеуша А. Ольшанского, с одной стороны, не может отказаться от памяти о Великой Отечественной войне, а с другой, полностью отбросить положительную память об УПА 24.

 

Думаю, исходя из подобных соображений, польский Сейм, прежде всего, голосами правящей «Гражданской платформы», к которой принадлежат и президент Коморовский, и премьер Туск, поддержал формулировку сенатского постановления и отказался от более радикальных предложений оппозиционного «Права и справедливости».

 

Украинские ответы

 

В польских дискуссиях о Волыни остро ощутима жажда понимания (или хотя бы его попытки) с украинской стороны. Острота этой жажды, помноженная на недостаточное понимание реалий постсоветской Украины иногда приводит к тому, что в Польше памятники Степану Бандере считают проявлением «почтения к убийце поляков», а любую украинскую критику УПА автоматически считают пропольской. Именно на этом попытались сыграть депутаты от Партии регионов и Компартии в упомянутом выше письме польскому Сейму. Часть польских «кресовых» групп этому письму поверила и даже вручила специальную награду скандальному депутату Партии регионов Вадиму Колесниченко. К сожалению, на вручение награды депутат Колесниченко пришел не в советской форме, в которой он проводил пресс-конференцию 9 мая, а поляки не поинтересовались у него оценкой Катынского расстрела (предполагаю, что они услышали бы о том, что «на самом деле» это преступление – дело рук немцев). 

 

Письмо о «геноциде» послужило хорошей иллюстрацией того, что далеко не каждый украинский критик УПА – пропольский и проевропейский политик. В целом же, абсолютное большинство украинских публикаций к годовщине Волынской резни не предложили ничего нового к стратегии бегства от ответственности и отрицания преступлений УПА, восходящим к оуновской пропаганде и описанной мной в свое время на «Уроках истории» 25 Летом этого года украинские авторы (в том числе, позиционирующие себя как либералы) в который раз повторили циничную фразу о том, что жестоко убитые поляки Волыни стали «заложниками безответственной политики польского Лондонского правительства» 26. 

 

А наиболее ёмким видением волынских событий в перспективе национального нарратива мне представляется определение, предложенное популярным интернет-ресурсом «Историческая правда»:

Волынская трагедия – двусторонние этнические чистки украинского и польского населения, осуществлённые УПА и АК при участии польских батальонов шуцманшафта и советских партизан в 1943 году во время Второй мировой войны на Волыни. Является частью масштабного польско-украинского конфликта 1940-х годов.

Ключевые слова здесь: «трагедия», «двусторонние», «часть масштабного конфликта» и упоминание о немецких и советских факторах. Главный смысл: извиняться не за что, разве что символически провозгласить: «прощаем и просим прощения». 

 

Принципиально важно отметить глубокую асимметричность польской и украинской исторических дискуссий. Украинская память существенно менее консенсусна, более регионально окрашена и отдалена от европейских дискурсов о Второй мировой войне. Несмотря на это, Украина ищет язык повествования о тёмных страницах своей истории и постепенно приближается к пониманию, что история УПА не ограничивается Волынской резнёй, но без нее она была бы неполной. В этом смысле волынская тема важна прежде всего для самой Украины. Хотя на политическом уровне осознания этого факта нет. Свидетельством последнего стало и неучастие посла Украины в официальных траурных мероприятиях в Варшаве, и нежелание президента Януковича приехать на памятные мероприятия в Луцк по «объективным причинам», то есть, из-за неохоты прерывать отпуск в Крыму (через пару недель в связи с приездом в Киев Владимира Путина и патриарха Кирилла президент Украины, конечно же, свой отпуск прервал).

 

Вокруг «реконструкции» резни

 

11 июля в Варшаве прошли две памятные церемонии. Одна состоялась под патронатом президента Коморовского, вторая была инициативой «кресовых» сообществ. Любопытно, что в Украине этого дуализма не заметили. Как не заметили и острой критики «слишком компромиссной» позиции официальной Варшавы со стороны «кресовяков». Критике подверглись и совместные декларации церквей, которые показались многим польским правым недостаточными и «полуправдивыми». Аргументом для «кресовяков» стало и яйцо, раздавленное провокатором из луганской организации «Славянская гвардия» на пиджаке президента Коморовского во время его визита 14 июля на памятные мероприятия в Луцк. 

 

Заключительным же аккордом «кресового» нарратива о годовщине Волыни стала «реконструкция» Волынской резни, организованная в приграничном с Украиной городке Радымно 20 июля. Пасторальные картины мирного дня сельской жизни достигли апофеоза в ночном сожжении всей деревни «бандеровцами» (к сожалению, кастинг на роль последних проводился не в Украине). Либеральная польская пресса остро критиковала саму идею «реконструкции». Её же сторонники, с ксендзом Тадеушем Исаковичем-Залеским во главе, заявили, что реконструкция важна для «возрождения памяти» 27. Последняя фраза, как минимум, лукава, поскольку реконструировать сожжение домов легко, но как реконструировать психологическое состояние людей и атмосферу войны, как почувствовать себя не праздным наблюдателем, но участником экстремальной ситуации? Подобные вопросы при обсуждении Волынской темы поднимались слишком редко. 

 

Еженедельное приложение к газете «Речьпосполита» (2013. 6—7 июля) «Волынь в крови».

 

Продолжение дискуссии?

 

Политическое и медиальное обсуждение Волынской резни, острые парламентские споры о том, стоит ли говорить о «геноциде» или «этнической чистке с признаками геноцида», на мой взгляд, имели очень мало общего с актуальной проблемой размышления о массовом насилии. Волынский спор остался, прежде всего, спором польсько-польским и отчасти польско-украинским, но уже в контексте немецких, российских или румынских размышлений о Второй мировой войне он практически не был заметен. Другими словами, интеграция Волынской темы в общеевропейскую историю Второй мировой войны остается нерешённой задачей. Семидесятилетняя годовщина не стала и поводом для создания международной комиссии историков, задачей которой, в частности, были бы археологические исследования часто до сих пор не идентифицированных массовых захоронений. 

 

Напрямую связанным с международным является методологическое измерение проблемы. До сих пор публикации о Волынской резне несут на себе очень сильный отпечаток классической национальной истории. Эта тема фактически не рассматривается под углом зрения микроистории, истории насилия, сравнительного исследования массовых убийств. Потенциал Волынской тематики для контекстуально ответственных размышлений о психологии убийства и отмщения, тактики выживания и измерения ненависти по-прежнему не раскрыт.

 

Андрей Портнов

• 1. Motyka G. Zbrodnia wołyńska: prawda i demagogia // Gazeta Wyborcza. 2013. 18 czerwca. S. 8.
• 2. Kamiński Ł. Wołyńskie pomieszanie pojęć // Rzeczpospolita. 2013.16 czerwca.
• 3. Olszański T. Miejsce UPA w Wielkiej Wojnie Ojczyźnianej // Dylematy polityki historycznej Ukrainy. Warszawa, 2013. S. 38.
• 4. Motyka G. Cień Kłyma Sawura // Polsko-ukraiński konflikt pamięci. Gdańsk, 2013. S. 57.
• 5. Французский историк-полонист Даниэль Бовуа многократно писал о необходимости «преодоления» мифа «Кресов» и о его расистских компонентах, напоминающих местами французский дискурс об Алжире. См., например: Бовуа Д. Чи легенда кресів має заступити собою їхню історію? // historians.in.ua. 2013. 25 лютого.
• 6. Szawłowski R. Trzy ludobójstwa // Nasz Dziennik. 2008. 28 marca.
• 7. Ziemkiewicz R. Wołyń – anatomia niepamięci // Do Rzeczy. № 21. S. 70.
• 8. Siemaszko E. Genocidium atrox // Historia Do Rzeczy. 2013. № 5. S. 12.
• 9. Zychowicz P. Zapomniane ludobójstwo // Historia Do Rzeczy. 2013. № 5. S. 9.
• 10. Isakowicz-Zaleski T. Chodzi mi tylko o prawdę. Warszawa, 2012. S. 30–31. Ср. критику этих тезисов: Motyka G. Cień Kłyma Sawura. S. 79.
• 11. Skwieciński P. Wołyń. Dlaczego nie pamiętamy // W Sieci. 2013. 2–7 kwietnia. S. 69.
• 12. Ibid. S. 70.
• 13. Gazeta Wyborcza. 2013., 22–23 czerwca. S. 1.
• 14. См., например: Michnik A. Ile dać wolności przeciwnikowi // Kim są Polacy? Warszawa, 2013. S. 8–36.
• 15. Madziarski W. Niebezpieczna rocznica wołyńska // Gazeta Wyborcza. 2013. 11 lipca. S. 2.
• 16. Gazeta Wyborcza. 2013. 22–23 czerwca. S.1. Этот тезис парадоксальным образом повторяет пропагандистское утверждение ОУН-Б о Волынской «жакерии».
• 17. Czech M. Polska nie tylko Polaków // Gazeta Wyborcza. 2013. 12 czerwca. Эта статья построена как политическая критика научной позиции Гж. Мотыки.
• 18. Sierakowski S. Nie poganiajmy Ukraińców do rozliczeń // Gazeta Wyborcza. 2013. 10 lipca. S. 10.
• 19. Sierakowski S. Polacy nie są lepsi od Ukraińców // Rzeczpospolita. 2013. 11 lipca. S. A11.
• 20. Juzwenko A. Potrzeba cierpliwości // Gość Niedzielny. 2013. 2 czerwca. S. 24.
• 21. Rotfeld A. D. Czas pogardy // W drodze. 2013. №. 7. S. 92, 96.
• 22. Gazeta Wyborcza. 2013. 22 czerwca. 2013. Dodatek: Wołyń 1943: przed 70. rocznicą zbrodni. S. 3.
• 23. Gazeta Wyborcza. 2013. 22–23 czerwca. S. 3.
• 24. Olszański T. A. Miejsce UPA... S. 5.
• 25. Портнов А. О комплексах жертвы с чистой совестью, или Украинские интерпретации «Волынской резни» 1943 года // urokiistorii.ru. 2011. 15 июня.
• 26. Например: Махун С. Варшавское эхо «Волыни» // Зеркало недели. 2013. 27 апреля 2013. № 16. С. 2; Зашкільняк Л. Польське населення на Волині у 1943 році стало закладною польского уряду // galinfo.com.ua. 2013. 17 червня. Львовский историк Ярослав Дашкевич писал о поляках Волыни как «заложниках эмиграционного правительства» ещё в начале 1990-х гг. См.: Дашкевич Я. «…Учи неложними устами сказати правду» // Історична есеїстика (1989–2009). Київ, 2011. С. 237.
• 27. Isawkowicz-Zaleski Ks. Polityka zakłamywania historii nieczego nie daje // Wiadomości. 2013. 20 lip.