Наивные вопросы к Максиму Орешкину

ВЛАДИМИР ТАРАСОВ

Глава Минэкономразвития собирается превратить свое министерство в источник новых идей и лидера по подготовке программ экономических изменений в России. Но умеет ли он это делать?

В статье «Преступление и наказание» в российском правительстве» глава Минэкономразвития Максим Орешкин сравнивался с главным героем романа «Преступление и наказание» Родионом Раскольниковым. Это было положительной характеристикой, так как данное сходство дает основания надеяться на то, что некоторые нравственные убеждения министра могут измениться, как это произошло, в конечном итоге, с Раскольниковым. Еще ранее глава  Минэкономразвития сравнивался с лесковским Левшой, который также, похоже, способен к трансформации своих убеждений (см. «Экономические реформы и кадровая политика Владимира Путина»).

Для того, чтобы понять, как это может случиться, надо посмотреть, как трансформировались взгляды на жизнь Родиона Раскольникова, а также графа Якова Ростовцева, который поменял свои убеждения в отношении освобождения крестьян от крепостного права (см. «Так все-таки революция или эволюция»).

Пишут, что граф изменил свои взгляды после по поездки в Европу, кроме того, возможно, на него оказало влияние восстание крестьян в Эстонии, которые были освобождены там от крепостного права без земли, что их не устроило. После всего этого Яков Ростовцев и изменил свое мнение о путях освобождения российского крестьянства.

Опыт Федора Достоевского плюс советы Александра Чичкина

Родион Раскольников путешествия в романе не совершал, он все больше лежал. Но, в переносном смысле, можно сказать, что путешествие имело место: к нему постоянно приходили люди, в том числе и не знакомые с ним, да и на улицах Петербурга он встречался с разными людьми не случайно. Свидригайлов, Лужин, Порфирий Петрович и другие новые знакомые обеспечили Раскольникову новые впечатления, которые и повлияли на его убеждения. Все эти люди решали и обсуждали с ним ту же проблему, о которых думал и сам Родион – о соотношении добра и зла, и он сравнивал свои мысли и действия с поступками и мыслями других людей.

Вот в этом то и состоит отличие сюжета романа от современных событий в российском правительстве, да и в обществе в целом: сейчас почти нет встреч, где шла бы дискуссия по важным для общества проблемам. Например, 8 февраля Дмитрий Медведев подписал программу приватизации на три года, через несколько дней Валентин Касатонов написал статью, в которой разнес эту программу в пух и прах. Но они не встретились, и не обсудили проблему. 

То есть вместо дискуссий и размышлений типа тех, которые постоянно происходили в романе «Преступление и наказание», в наши дни наблюдаются почти одни монологи или встречи людей одинаковых убеждений. Теоретически дискуссии должны происходить на конференциях, семинарах, круглых столах и т. д. Но, как правило, участники подобных мероприятий больше стремятся не понять собеседника, а произвести впечатление на публику.

Естественно, что в таких условиях трансформации убеждений людей не происходит, или же эти процессы идут очень медленно. Чтобы ситуация изменилась, и, в частности, у Максима Орешкина появились перспектива изменения его взглядов, должна начаться дискуссия с его участием, в ходе которой обсуждались бы вопросы, которые важны для него, и была бы представлена альтернативная его взглядам точка зрения.

Федор Достоевский не описал, из каких соображений он организовывал встречи своих героев, но как надо проводить беседы, направленные на выяснение истины, рассказал русский предприниматель Александр Чичкин в разговоре с младшим братом – Иваном, который руководил работой отделения молочной компании Чичкина в Одессе. Вот как выглядит рекомендация старшего брата: «Дождись конца речи, никогда не отвергай предложения сразу. Спроси: «У вас все?» -- «Да!» Тогда попробуй продолжить вслух мысль собеседника, и, когда он, успокоенный тем, что его правильно поняли, начнет поддакивать, переводи стрелку на свои рельсы хотя бы такой фразой: «Хорошо. Если мы сделаем по-вашему, не получится вот это или вот это?» После этого Александр Чичкин советовал дать время подумать над вопросами, если надо.

Именно такой схеме следовал Порфирий Петрович во время первой встречи с Родионом Раскольниковым (во второй сыщика занесло, и он использовал недопустимые в дискуссиях методы, за что потом перед студентом извинялся). Подражая Федору Достоевскому, имеет смысл и беседу с главой Минэкономразвития организовать, следуя рекомендациям Александра Чичкина.

Первый вопрос: что получится, если планы Максима Орешкина будут реализованы?

Итак, первым делом, надо понять мысль собеседника, хотя бы для того, чтобы было что продолжить. Это не сложно сделать, так как глава Минэкономразвития сам рассказал о своих планах.

В частности, на брифинге после совещания 10 января 2017 года, проведенного Дмитрием Медведевым, Максим Орешкин заявил, что роль его министерства не в том, чтобы собирать точки зрения ведомств, министерство должно стать источником новых идей и лидером в подготовке программ изменений.

А в интервью газете «КоммерсантЪ» 8 января Максим Орешкин назвал главную цель (акцент) для экономических властей в краткосрочной перспективе: «возвращение определенности в ожидания экономических агентов». При этом он сослался на опросы менеджеров российских компаний, сравнив результаты опросов в январе 2014 года с декабрем 2016 года: «А вот самая, по моему мнению, важная строка таблицы – радикальный рост такого показателя, как экономическая неопределенность. Сравнение двух опросов говорит, что это, по сути, единственный фактор, значение которого кардинально выросло с января 2014 года – на 22 пункта, с 33% до 55%».

Впрочем, Максим Орешкин видит и другие проблемы. В том же интервью он отметил, что бедность населения России является не только социальной проблемой, но и серьезной угрозой для экономического роста, «учитывая, что значительная доля малообеспеченных сегодня у нас – это семьи с детьми».

Еще одну проблему он указал в интервью Financial Times 17 января, сказав, что приватизация крупных государственных предприятий не улучшит ситуацию с конкуренцией и не окажет существенного положительного влияния на экономический рост. То есть он оценивал эффективность мер, связанных с приватизацией и увеличением конкуренции.

Итак, как видим, Максим Орешкин ищет новые идеи, ориентируется на факты (опросы предпринимателей), более того, связывает решение социальных проблем с экономическим ростом. Но при этом он возлагает надежды на снижение инфляции и денежную политику Банка России.

Проблема в том, что у министра не видно системного подхода к экономике в контексте ее места в обществе, и, похоже, он не ощущает необходимости такого  подхода. На такой необходимости и надо сделать акцент в первом вопросе к Максиму Орешкину, который предназначен для корректировки его типа личности как Левши. Ведь если бы у Левши был список функций, которые должны быть у подкованной им блохи, то на первом месте там стояло бы ее умение танцевать, а не наличие подковок на ногах, поэтому, изобретая свое усовершенствование, Левша постарался бы сделать так, чтоб не мешать блохе двигаться.

Поэтому Вопрос к Максиму Орешкину в развернутом виде можно сформулировать следующим образом.

Главной целью для экономических властей России в краткосрочной перспективе Вы назвали возвращение определенности в ожидания экономических агентов. Но не получится ли так, что после появления определенности предприниматели обнаружат, что, допустим, бизнес вести невозможно, потому, что у людей нет денег, на то, чтобы покупать произведенные предпринимателями товары?

Поэтому не стоит ли установить, на каком месте по важности среди факторов, которые могут обеспечить рост экономики России, находится определенность в ожиданиях? Конечно, согласно опросам, сами предприниматели указали на ухудшение ситуации с определенностью, но можно ли судить о проблемах экономики по опросам, ведь, допустим, человек, считающий главной проблемой для своего здоровья насморк, может оказаться больным раком, не зная об этом?

Поэтому, не стоит ли провести сравнение различных факторов по их влиянию на экономику, что-то типа обследования человека при диспансеризации?

Я поясню вопрос. Например, в экономически развитых странах используется множество способов поддержки экономики, отсутствующих в России, например прогрессивная шкала налогообложения. В России многие из таких мер не осуществляются, причем нет оценки того, какую часть ВВП и темпов его прироста страна на этом теряет или приобретает.

Поэтому, не стоит ли установить рейтинг всех факторов, установив, в частности, какой процент роста ВВП (или снижения) обеспечило бы введение прогрессивной шкалы налогов для крупных доходов, какой процент роста обеспечит приватизация крупных предприятий, какой – приватизация небольших согласно программам правительства, и т. д.?

Иметь такой рейтинг кажется необходимым, так же как и полное обследование больного, ведь без этого всегда существует опасность, что разрабатываемые сейчас программы развития экономики будут, говоря образно, чем-то вроде программ лечения от насморка для больного раком. Сейчас правительство России делает ставку на установлении определенности, снижении инфляции, и каких-то структурных реформах, но никто в правительстве не знает и, как будто, даже не стремится узнать, на каком месте по значимости для экономики страны находятся эти факторы: на первом-втором, или где-нибудь во втором десятке, а то и в конце первой сотни.

В связи с этим, вы думаете исправить сложившуюся ситуацию и как? Если нет, по почему? Ведь в стране хватает грамотных экономистов, способных сделать эту работу, а деньги на оплату их работы – это пустяк, надо только позаботиться, чтобы специалисты не были идеологически ангажированными.

Второй вопрос: об этике

Подобным образом можно сформулировать и вопросы, учитывающие особенности людей типа Раскольникова. Надо показать, что в обществе существуют нравственные нормы, которые имеют важное значение.

В интервью газете «КоммерсантЪ»  Вы выражали обеспокоенность низкими доходами семей с детьми. Можно обратить внимание на еще одну проблему: нехватки средств на лечение больных детей за границей. По телевидению довольно часто объявляют о сборе пожертвования на лечение детей, при этом обычно называются суммы порядка нескольких сотен тысяч рублей. Когда я вижу такие сюжеты, мне почему-то всегда вспоминается величина золотовалютных резервов –  России – под 400 млрд. USD, то есть десятки триллионов рублей. На фоне таких резервов проблемы с лечением кажутся недоразумением: ведь они могут быть решены даже не за счет резервов, а за счет процентов с них. Но этого почему-то не происходит.

Как Вы оцениваете данную ситуацию с этической точки зрения? Насколько нравственным является, в частности, накопление резервов и перераспределение колоссальных государственных средств на поддержку крупного бизнеса (в частности, за счет плоской шкалы налогообложения) в условиях, когда в стране существуют люди, которым сравнительно незначительная помощь государства могла бы в буквальном смысле спасти жизнь? На напоминает ли эта ситуация сюжет романа «Преступление и наказание», когда ради каких-то благих целей в будущем Родион Раскольников считал допустимым с нравственной точки зрения смерть невидных людей в настоящем?

Я не говорю, что необходимо сейчас же раздать резервы, или завтра выделить деньги на лечение за рубежом больных детей, которым не может быть оказана помощь в России, хотя последнее, было бы неплохо. Но, возможно, стоило бы подумать о решении этой проблемы? Разве это не задача Минэкономразвития, дело ведь не только в больных детях, подобных этико-экономических проблем, которые могут быть решены за счет сравнительно небольшого финансирования, в стране хватает, и ресурсов на это у страны более чем достаточно?

Возможно, стоит создать систему, в которой бы эти проблемы решались на уровне различных органов государственной власти и предприятий, выработать какой-то общий подход, соблюдая некоторый баланс между нравственными обязательствами и экономическим развитием? То есть, при создании рейтинга экономических факторов по их эффективности не следовало бы учитывать некоторые этические моменты, кроме, допустим, показателя роста ВВП или валютных резервов? Не стоит ли для начала хотя бы подумать обо всем этом и выделить средства на то, чтобы кто-то подумал?

Третий вопрос: об управлении

Кроме указанных двух вопросов, направленных на корректировку сознания  людей типа Левши и Раскольникова, стоит задать еще один, преследующий обе цели сразу. 

Вы говорили, что Минэкономразвития должно стать источником новых идей, а ведь для России, которая только приступает к созданию эффективной рыночной экономики новыми являются те идеи, которые уже были использованы и доказали свою эффективность в экономически развитых странах. Что, по вашему мнению, может получиться, если взять их и адаптировать к российским условиям?

Например, практически во всех странах, достигших экономического успеха, их лидеры обращали внимание на важность этических норм, как, в частности, Пак Чон Хи в Южной Корее, Людвиг Эрхард в Германии. В экономически развитых странах внедрены системы управления, которые учитывают определенные этические нормы. Это писанные и неписанные правила, обеспечивающие равные возможности в США, правила корпоративного управления в Японии и Южной Корее, законы социально-ориентированной рыночной экономики в Германии и т. д. В России аналогичные системы правил, учитывающие этические нормы, были использованы Петром Столыпиным и Александром Чичкиным. В рамках данных систем, кстати, вводятся и определенные способы решения задачи нахождения баланса между этическими нормами и экономическим развитием, описанной во втором вопросе. Почему бы такие правила не внедрить в современной России? 

Системы управления, о которых мы говорили выше, важны не только с точки зрения этики, они оказывают непосредственный экономический эффект.

Поэтому, может быть, прав был Владимир Путин, когда на первом заседании Совета по стратегическому развитию и приоритетным проектам 13 июля 2016 года сказал, что Совет создан для того, чтобы перенять «самые наилучшие практики управления и отраслями, и экономикой в целом, и социальной сферой. Это самое главное». Может быть, внедрение подобных практик способно дать экономических эффект в разы выше эффекта от простого снижения инфляции до 4% или планируемых мер по созданию определенности для бизнеса? Поэтому, может быть, имеет смысл включить подобные практики управления и некоторые этические нормы в рейтинг факторов, важных для экономического роста? Для начала, может быть, стоит хотя бы перечислить существующие в мире лучшие практики управления? Как вы думаете, следовало бы действовать правительству и Минэкономразвития в такой ситуации?

Цель: обоснованное сомнение

Вот такие три обширных развернутых вопроса, подготовленные в подражание Федору Достоевскому и Александру Чичкину, я думают, могли бы повлиять на позицию Максима Орешкина в отношении экономических преобразований в стране. Разумеется, одних этих вопросов недостаточно для изменения убеждений главы Минэкономразвития. У них другая задача – показать ему наличие других путей для решения интересующих его проблем. А пройти этими путями он должен сам.

Цель этих вопросов не состоит в навязывании главе Минэкономразвития каких-либо убеждений, их цель сделать так, чтобы он сам в процессе своих рассуждения пришел к мнению о существовании обоснованных сомнений в пригодности тех убеждений, из которых он исходит в настоящее время, для решения поставленных перед ним задачи реформирования экономики страны. То есть, стоит задача, понять его побудительные мотивы, и сделать это так, чтобы он сам осознал их ограниченность. Пока же даже нельзя сказать, что убеждения министра ясны, ведь и его сравнение с Раскольниковым есть не что иное, как предположение. Возможно, по убеждениям Максим Орешкин и не относится к людям такого типа, а находится в этой компании в силу каких-либо случайных факторов. Можно сказать, прибегая к аналогии, что задача состоит в том, чтобы показать врачу необходимость полного обследования больного, а также то, что именно этот врач является тем человеком, который должен направить больного на обследование.

Вопросы, конечно, могут быть расширены и дополнены. Если бы, допустим, я брал интервью у Максима Орешкина лично, я бы задал и еще несколько дополнительных вопросов в том же духе и ненавязчиво подсунул бы свои статьи и книгу, где как раз и обсуждаются данные вопросы. То есть, постарался бы предоставить ему как можно больше информации, которая могла бы подтолкнуть его к размышлениям.

Итак, вопросы к Максим Орешкину готовы, но это еще пол дела. Беседы то нет, каким-то образом вопросы надо довести до него и заинтересовать министра ими.

Эту проблему в романе «Преступление и наказание» Федор Достоевский решил, обеспечив собеседников Раскольникова вескими причинами для визитов к нему. Так, Лужин и Свидригайлов хотели взять в жены сестру главного героя, а Порфирий Петрович был полицейским, занимающимся расследованием дела об убийстве.

У меня нет таких причин напрашиваться на встречу с Максимом Орешкиным, но в силу того, что я журналист, у меня есть некоторого рода привилегия – право проявлять интерес к деятельности государственных чиновников. Право имею задавать им вопросы, ссылаясь на то, что «общественность хочет знать». А общественный интерес к мнению министра по указанным выше вопросам мне кажется несомненным. Это право того же типа, что и у Порфирия Петровича (журналистика и сыскное дело имеют довольно много общего). Так что, опираясь на привилегии своего профессионального статуса, я попробую организовать беседу. Не знаю, что из этого получится, но попытаться стоит. Надо же не только теоретизировать, но и что-то делать.

Самому мне поговорить с главой Минэкономразвития вряд ли удастся, но в принципе, вовсе не обязательно должна произойти моя личная встреча с министром. Задать указанные выше или подобные вопросы может любой журналист, да, в общем-то, и не журналист.

Владимир Тарасов