Земля: пределы либеральной теории

Михаил Хазин Представим себе маленький хутор, на котором живет всего несколько семей. Ну, скажем, сбежавших в XIII веке за Урал и основавших там новое поселение бывших новгородцев. Вопрос: может ли у них в деревне быть кузнец? Вопрос о том, почему Адам Смит решил, что уровень разделения труда с какого-то уровня не может дальше углубляться для замкнутого рынка, представляется сегодня принципиально важным. Дело даже не в нашей теории, в конце концов, мы ж не абсолютные гении, можем и ошибаться! Но вывод о том, что современный мир погрузился в кризис, из которого выхода нет, слишком важен, чтобы его можно было игнорировать. Итак, попробуем порассуждать на тему вывода Адама Смита еще раз. Представим себе маленький хутор, на котором живет всего несколько семей. Ну, скажем, сбежавших в XIII веке за Урал и основавших там новое поселение бывших новгородцев. Вопрос: может ли у них в деревне быть кузнец? Ответ, в общем, очевиден. Такого быть не может, поскольку у такой мини-деревни просто нет возможности его кормить. Нет, кто-то, может быть, более ловок в части работы с железом, кто-то менее, люди, конечно, друг другу помогают, но «чистого» кузнеца они себе позволить не могут – прирост производительности труда для такой маленькой системы от качественной работы с железом слишком мал, чтобы его кормить целый год. Совсем иная ситуация начинается, когда количество беженцев растет, и число семей в деревне становится несколько десятков. Растет и количество пахотной земли, и хороший плуг становится серьезным подспорьем, а с учетом объема работы деревне становится выгодно обзавестись собственным кузнецом. Как только это происходит, освобождаются и остальные работники, которые больше не должны работать с металлом – и у них тоже растет производительность труда. При этом всякими глупостями кузнец заниматься не может. Например, он не будет делать велосипеды. И потому, что это для него слишком сложно (и качество стали, и обработка, и некоторые другие вещи, например, каучук для шин, для него слишком сложны), и потому, что в деревне не создается достаточный прибавочный продукт для того, чтобы кормить его и его семью в то время, как он занимается разработкой игрушек. А теперь представим себе, что в деревне образовался колхоз или кулак скупил всю землю и жителей сделал своими батраками. Ему уже становится выгодно обрабатывать землю трактором, хотя сделать трактор в деревне невозможно. То есть тут уровень разделения труда ограничен масштабами системы. Но если выйти за ее пределы и, например, получить трактор в лизинг или от государства, то его использование резко повышает производительность труда и создает массу проблем. В частности, значительная часть жителей деревни становится безработной и либо должна умереть с голоду, либо освоить какие-то ремесла, ориентированные на продажу на внешний рынок. Таким образом, мы видим достаточно типовую картину: вначале уровень разделения труда растет, затем в какой-то момент останавливается. В этот момент его можно увеличить за счет внешнего рынка, но сам по себе такой выход разрушает внутреннюю систему разделения труда. А если не выходить на внешний рынок, то ничего не получается, система начинает стагнировать. По мере того как система растет, она углубляет разделение труда. Если город в обмен на товарное зерно поставляет тракторы и велосипеды, то в деревнях появляются ремонтные мастерские. А в самом городе – пусть и не производство (если он маленький), но углубленный ремонт и восстановление. Однако в какой-то момент и здесь становится нужен выход на внешние рынки, поскольку собственного производства тракторов маленький город, даже с соседними деревнями, освоить не может. Именно в этом месте возникает то, что С. Глазьев называет «технологическим укладом», а О. Григорьев – уровнем развития экономики, низко-, средне- или высокоиндустриальным. Это величина, которая очень сильно связана с количеством граждан, принимающих участие в системе разделения труда (а не вообще граждан, проживающих на этой территории!), причем, как понятно, по мере роста граждан, естественным ли путем или за счет расширения системы разделения труда, происходит переход на следующий уровень. Так, по Олегу Григорьеву, США достигли высокоиндустриального уровня еще в 60-е годы, а СССР так и не достиг, хотя в отдельных отраслях за счет плановой системы хозяйства к этому уровню приблизился. С. Глазьев дает более тонкую «настройку» движения технологий, однако суть от этого не меняется – с какого-то момента новый уклад без расширения рынков невозможен. Именно по этой причине проиграли все те технологические зоны, которые ушли в небытие. Тут, правда, есть некоторые тонкости (например, СССР мог выиграть в 70-е годы), но их нужно разбирать отдельно. Разумеется, современную систему разделения труда разбирать существенно труднее, чем деревенскую. Но аналогию тут построить можно – с помощью пирамиды. Для того чтобы надстроить следующий технологический «этаж», нужно иметь достаточно широкое основание. Под ним должно быть еще более широкое основание предыдущего технологического уклада и так далее, пока не будет совсем широкое личное потребление. И отказаться от этого нельзя, поскольку потребляют люди примерно одно и то же (по существу): еду, одежду, жилье, здравоохранение, образование для детей. И если мы заменяем соху на трактор, то получаем возможность выстроить новый этаж технологической пирамиды – но для того, чтобы производитель трактора мог его строить, нужно, чтобы довольно большое количество людей отдали часть созданного своим трудом продукта на разработку. Разумеется, каждый следующий уклад меняет технологии предыдущего, но не продукты, которые он создает! А использование новых технологий позволяет высвободить людей, которые работают на новых производствах (хотя их может быть и не очень много). При этом, когда делаются вложения в новые технологии, доходов от них еще нет – окупаться они будут только потом, по мере развития, по этой причине всегда велики риски новых инноваций, причем чем дальше зашел НТП, тем выше риски. Тут, конечно, могут быть тонкости, например, можно форсировать потребление без роста рынков, как это сделали США в 80-е – 00-е годы. Ну так они (точнее, теперь уже все мы) и получили соответствующие последствия, мало не покажется. И по итогам нынешнего кризиса мы вернемся к ситуации более ранней с точки зрения уровня разделения труда, чем конец 70-х, когда это все начиналось. Наша страна тому пример – сколько мы потеряли технологий и насколько деградировала наша технологическая система. Остается только один вопрос – робототехники. Тут есть вопросы, поскольку, теоретически, сегодня такую модель производства создать можно. Сократив при этом резко число населяющих планету людей. Беда только в том, что если после этого сокращения что-то пойдет не так (ну, например, роботы начнут деградировать и поддержать технологический уровень не получится), то вернуться, может быть, придется в каменный век. Да и нет уверенности, что роботизированная цивилизация получится – даже в современном производстве разные предположения о роли роботов, которые высказывались в конце 70-х, не нашли подтверждения. В любом случае, пока соображения Адама Смита остаются актуальными, а значит, вывод из них о том, что дальнейшее развитие научно-технического прогресса в прежнем понимании этого слова невозможно, пока тоже остается в силе. Мировой кризис