Сообщения
Андрей Володин
В первые дни октября Президент России, как ожидается, начнет визит в Исламскую Республику Пакистан. В ходе встречи на высшем уровне намечено подписать не менее 12 соглашений в различных областях двустороннего сотрудничества.
Логика процессов перегруппировки в мировой политике побуждает Россию возвращаться в те районы мира, где её позиции после распада Советского Союза были ослаблены. К их числу принадлежит и Южная Азия. В правящих кругах двух ведущих государств этого региона - Индии и Пакистана - признают: у России нет иных целей, кроме стабилизации положения в Южной Азии, что приобретёт особую важность после завершения миссии МССБ в Афганистане. Наконец, учитывая традиционно сложные индийско-пакистанские отношения, способность сторон сделать их предсказуемыми имеет и самостоятельное значение.
Со времён с раздела в 1947 г. Индостанского полуострова на Индию и Пакистан отношения между этими двумя государствами отличались высокой степенью напряженности. Враждебность между Индией и Пакистаном сохранялась даже при наличии историко-культурной, физико-географической и политико-экономической общности этих стран.
Дипломатические отношения между двумя государствами были установлены вскоре после получения Индией и Пакистаном независимости. Однако раздел Индостана, осуществленный по конфессиональному признаку и осложненный территориальными спорами между новообразованными государствами, привёл к беспорядочному перемещению более 12,5 млн. человек по пространству субконтинента и гибели, по разным оценкам, от нескольких сотен тысяч до миллиона граждан двух соседних стран. В конечном счете он трансформировался в три военных конфликта высокой интенсивности («войны» 1947-го, 1965-го и 1971 г.) и необъявленную «каргилскую войну» (конфликт средней интенсивности в 1999 г.). Помимо масштабных военных действий, обе страны были вовлечены и в многочисленные столкновения вдоль всей линии их общей границы.
Военное соперничество и противостояние двух этих стран ничуть не исключало многочисленных попыток улучшить взаимоотношения. Симлское соглашение 1972 г. зафиксировало базовые принципы двусторонних отношений и заложило основы их дальнейшего развития. Оно обязывало Индию и Пакистан разрешать существующие разногласия мирными средствами и в процессе двусторонних переговоров. Еще одним этапным событием индийско-пакистанского диалога стал саммит в Агре (15–16 июля 2001 г.). Важной можно считать и Лахорскую декларацию 1999 г., в которой руководители Индии и Пакистана обязались строить двусторонние отношения с учетом интересов партнера, что было особенно важно после проведения в 1998 г. в обеих странах ядерных испытаний.
«Дьявольски сложные» – так еще в 1980 г. определил отношения между двумя странами бывший министр иностранных дел Индии К.Натвар Сингх, в то время возглавлявший дипломатическую миссию своей страны в Пакистане. Спустя тридцать с лишним лет это емкое определение не утратило актуальность и даже стало политически более острым. Дело в том, что в индийско-пакистанских отношениях взаимодействует множество факторов - историческая память, врожденные и благоприобретенные предрассудки, неурегулированность территориальных споров, нечеткая национально-этническая идентичность, конфессиональные противоречия, острая конкуренция государственных идеологий, постоянное ощущение незащищенности перед лицом соседней страны и т.д. Мощная инерция взаимного недоверия у элит обоих государств сохраняется до сих пор.
Взаимное недоверие сказывается и на динамике общественного мнения в обеих странах. Так, согласно опросам, более 50% индийцев считают исходящую от Пакистана угрозу «высокой», а 46% пакистанцев испытывают сходные чувства в отношении Индии («практически не ощущают» угрозу, исходящую от соседей, лишь 13% индийцев и 28% пакистанцев).
Среди значительной части индийцев сложилось устойчивое мнение: только «качественная реконструкция» пакистанского государства (демонтаж его «агрессивной», «антииндийской» идеологии) может по-настоящему улучшить двусторонние отношения. В то же время индийские аналитики отмечают: «идеологическое государство» в Пакистане сохраняет дееспособность в условиях развития серьезных негативных процессов в пакистанском обществе. Характер этих процессов определяется следующим образом.
1. Бурный демографический рост (в настоящее время население Пакистана составляет более 190 млн. человек, а к 2030 г., по оценкам Плановой комиссии страны, оно достигнет 240–250 млн. человек) привёл к увеличению слоя городской и деревенской бедноты, восприимчивой к идеологии политизированного ислама.
2. Косвенным отражением демографической динамики стали качественные изменения в идейно-политической жизни Пакистана. Бескомпромиссные идейные течения, прежде всего ваххабизм, активно вытесняют «либеральные» модели идеологии, а вместе с ними – и традиционно терпимое к множеству мировоззренческих установок историко-культурное наследие Индостана. Некоторые ученые в Пакистане образно характеризуют данный процесс как «смену южноазиатской идентичности на арабо-мусульманскую этику, господствующую в песках Саудовской Аравии».
3. Начатый в конце 1970-х гг. генералом Зия-уль-Хаком процесс политизации ислама (в чем ему активно помогала администрация Р.Рейгана) приобрел устойчивую инерцию, превратил мусульманский радикализм в социально-политическую силу, оспаривающую у армии ведущую роль в пакистанском обществе. Отсюда вывод о «декоративности» нынешней «демократической» власти в стране.
В силу неспособности пакистанской власти – и гражданской, и военной – осуществить модернизацию общества в интересах народа возникла потребность в механизмах компенсации, способных на время обеспечить социальное спокойствие в стране. Одним из таких механизмов стала новая версия пакистанской идентичности, опирающаяся на два основания: 1) ядерную программу и 2) историческую враждебность к Индии. При этом власти сохраняют способность объединять на столь условной политической платформе массовые слои населения.
На протяжении последних трех десятилетий внешняя политика Пакистана строилась исходя из «незаменимого» географического положения этой страны, что, как полагают некоторые представители пакистанской элиты, ясно продемонстрировали ввод советских войск в Афганистан и их последующая эвакуация. В настоящее время пакистанские правящие верхи в своих внешнеполитических расчетах исходят, в общем-то, из трех базовых факторов: 1) геополитического «изнеможения» Америки под бременем ближне- и средневосточных проблем; 2) превращения Китая во влиятельную геополитическую силу в Южной Азии (экономисты отмечают: Китай является крупнейшим внешнеэкономическим партнером для всех сопредельных государств, включая Индию, Пакистан и Бангладеш); 3) негласной готовности США согласиться с «миротворческой» ролью Китая в Южной Азии, прежде всего в пакистано-индийских отношениях. (Некоторые эксперты полагают: действуя таким образом, Вашингтон пытается заручиться поддержкой Пекина в своих отношениях с Тегераном и Пхеньяном. Дели же, как известно, категорически против всякого посредничества в двусторонних отношениях – как китайского, так и американского).
Вообще, Китай является незримым участником пакистано-индийских отношений. Развивая сотрудничество с Исламабадом, Пекин преследует несколько целей:
– прекратить «переток» радикальных исламистов, включая их вооруженные формирования, из Пакистана в «беспокойные» территории Китая, прежде всего в Синьцзян-Уйгурский автономный район;
– ограничить влияние США в Центральной и Южной Азии;
– эффективнее контролировать доставку энергоносителей из Персидского залива в Южно-Китайское море;
– через систему союзных отношений с сопредельными, а также отдаленными (Шри-Ланка) государствами Южной Азии сдерживать в регионе влияние Индии.
Сам по себе факт соперничества Китая и Индии, их борьбы за сферы влияния в Южной Азии, по сути дела, благоприятствует неуступчивости Исламабада в пакистано-индийских отношениях. В среде пакистанской элиты пока недостаточно сильны позиции тех, кто выступает за активное развитие внешнеэкономических, научно-технических и культурных связей между двумя странами-соседями. У Индии же есть жизненная заинтересованность в сохранении единства и территориальной целостности Пакистана. Этнические конфликты с перспективой возможной «балканизации» Пакистана, полагают в Дели, могут вызвать неконтролируемый поток беженцев в Индию, рост торговли наркотиками и оружием, снижение управляемости государством и в конечном счете резкое падение инвестиционной привлекательности Индии. Вместе с тем, убеждены некоторые аналитики, наличие у обоих государств ядерных арсеналов будет сдерживать развитие конфликтных ситуаций и ограничит возможности военных действий между ними. (В настоящее время Пакистан, по оценкам, располагает 90–110 ядерными боеголовками, Индия имеет 80–100 носителей ядерного оружия.)
Вероятно, выстраивая политику в отношении Пакистана, премьер Манмохан Сингх и его коллеги исходят из того, что под воздействием переживаемого кризиса пакистанское общество быстро меняется. «Глубокие изъяны» экономики и политической системы, несмотря на большую внешнюю помощь (Китай, Саудовская Аравия, США), в конце концов, потребуют кардинальных перемен государственного курса и, в частности, «стратегического сдвига» в отношениях с Индией. Индия готова поддерживать эти новые тенденции в политике Пакистана, в том числе тактикой «односторонних жестов». (Речь идет о впервые выраженной летом 2009 г. готовности М. Сингха обсуждать с пакистанскими коллегами «влияние Индии на развитие внутриполитической ситуации в Белуджистане», хотя никаких доказательств деструктивной деятельности индийской стороны в этой провинции представлено Пакистаном не было).
Новая тактика, впрочем, не меняет стратегических основ триединого подхода Индии к двусторонним отношениям: сохранение высокой боеготовности и поддержание «потенциала сдерживания»; вовлечение Пакистана в совместные бизнес-проекты; готовность Дели к изменению Исламабадом позиции по ключевым аспектам двусторонних отношений, включая т.н. кашмирскую проблему. Однако возможности компромисса в отношениях Исламабада у Дели весьма ограничены. Оппозиция, от коммунистов до Бхаратия Джаната Парти, неодобрительно воспринимает «примирительный» подход премьера М. Сингха к отношениям с Пакистаном.
Тем не менее индийское правительство продолжает свою «примирительную» линию, что особенно рельефно проявилось в сдержанной реакции официального Дели на трагические события в Мумбаи/Бомбее в конце ноября 2008 года.
Какие представления будут в итоге определять стратегическую линию Индии в отношении Пакистана? Думается, таких представлений несколько, и они тесно взаимосвязаны.
Во-первых, правящие круги Индии, видимо, исходят из утраты Пакистаном значительной части своей международной субъектности. Индийский истеблишмент, как представляется, не вводят в заблуждение ни наличие у соседнего государства ядерного оружия, ни большая внешняя помощь этой стране, ни форсированное развитие с помощью КНР транспортной инфраструктуры в Пакистане, включая стратегический порт Гвадар. Очевидно, в Дели исходят из того, что Исламабад будет – рано или поздно – «размораживать» двусторонние отношения с Индией.
Во-вторых, индийские «стратегические элиты» не абсолютизируют роль армии как главной политической силы Пакистана. Время от времени в индийской печати появляются сообщения о трениях в пакистанской армии, в частности между пенджабцами и пуштунами. Следует отметить и связи некоторых подразделений армии с движением «Талибан». Наконец, нельзя все же полностью игнорировать пакистанскую версию о попытках Индии, с одной стороны, «дестабилизировать» положение в провинции Белуджистан, а с другой стороны, закрепиться в Афганистане после эвакуации оттуда американских войск и тем самым окружить Пакистан с запада и востока, как это уже было после ввода в Афганистан советских войск. Эту версию официальный Исламабад подкрепляет данными об энергичной инвестиционной деятельности Индии, уже ставшей крупнейшим региональным инвестором в Афганистане.
В-третьих, в Дели полагают, что возможности Пакистана развиваться на основе внешней помощи и милитаризации экономики исчерпаны. Для пакистанской элиты близок «момент истины», когда придется четко определить основы социально-экономической политики и приоритеты внешнеэкономических связей. Естественная географическая близость двух стран, убеждены в Индии, продиктует необходимость двустороннего сотрудничества, тем более что премьер М. Сингх, в отличие от большинства своих предшественников, пользуется расположением бизнес-сообщества как экономист-профессионал, способный отстаивать интересы предпринимателей. М. Сингха в его индийско-пакистанских экономических начинаниях, несомненно, поддержат Федерация индийских торгово-промышленных палат и Конфедерация индийской промышленности.
В-четвертых, видимо, в Дели пришли к заключению о неизбежности раскола между пакистанскими гражданской и военной элитами на почве неспособности каждой из них хотя бы частично стабилизировать положение в Пакистане. В таких условиях «миролюбивая» линия М. Сингха в отношении Пакистана выглядит логично: предлагая Исламабаду «миротворческие» инициативы и всячески подчеркивая свою волю к компромиссу, Дели стремится разрушить бытующий в Пакистане образ «вечно враждебной» Индии и тем самым лишить пакистанскую элиту самой возможности объединять впредь страну на негативной (антииндийской) основе.
* * *
Состояние пакистано-индийских отношений даёт России определенные возможности укрепления своих позиций в Южной Азии, начинающей играть всё большую роль в транспортировке энергетических ресурсов из Персидского залива на Дальний Восток. Тем самым расширяется и поле противодействия «экспорту» радикально-экстремистского ислама в Центральную Азию. В связи с этим целесообразно, видимо, активизировать внешнеполитическую деятельность РФ в регионе по следующим двум направлениям.
1. Энергичному возвращению России в Южную Азию (отчасти – к советской внешней политике 1960-х гг. – вспомним хотя бы индийско-пакистанскую встречу на высшем уровне в Ташкенте под эгидой А.Н.Косыгина) должно предшествовать подключение Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) к дискуссиям по общим проблемам безопасности Центральной и Южной Азии, а также по важным вопросам, непосредственно затрагивающим интересы России, Индии и Пакистана (в частности, международного транспортного коридора «Север – Юг»). Использование механизмов ШОС особенно значимо для отношений России и Индии, поскольку в Дели все еще рассматривают ШОС как придаток внешней политики Китая. Вовлечение в ШОС на полноправной основе Индии и Пакистана, безусловно, отвечает стратегическим интересам России.
2. Для России настало время ответить в Южной Азии на активность Соединенных Штатов своей активностью. Задачами, подлежащими решению, могли бы здесь стать восстановление отношений с Индией до «советского» уровня и «возвращение России в Пакистан». С постановкой таких задач были бы солидарны, исходя из собственных интересов, и Дели, и Исламабад. Да и КНР не меньше России озабочена повышенной активностью США в Южной Азии и на сопредельных территориях. Кроме того, в Пекине склонны рассматривать события в Тибете и Синьцзяне как часть американского стратегического замысла по «окружению» Китая. В этих условиях укрепление сотрудничества в четырехстороннем формате (Индия – Пакистан – Китай – Россия) способно ограничить возможности дестабилизации и Южной, и Центральной Азии.
Наметившееся в последние годы сближение России и Пакистана дает Москве важные долгосрочные преимущества в южной части Центральной Евразии в силу целого ряда обстоятельств: происходит диверсификация российской внешней политики в Южной Азии, возрастают возможности России влиять на развитие событий на Среднем Востоке (Пакистан, Иран, Турция) с восточного направления; появляются дополнительные возможности «мягкого» воздействия на Индию, правящие круги которой в течение последних 7–8 лет планомерно проводят политику отказа от «курса Неру» в его внешнеполитической части (постепенного пересмотра роли Индии как самостоятельной силы региональной и мировой политики); увеличиваются шансы России придать «стратегическую глубину» и устойчивость своим позициям не только в Южной Азии (что уже было в середине 1960-х гг.), но и в Центральной Азии; повышается геополитическая эффективность МТК «Север – Юг», в котором жизненно заинтересована Индия, поскольку этот транспортный коридор является кратчайшей магистралью, соединяющей её с Центральной Азией, Россией и Западной Европой. Ключевым звеном МТК «Север – Юг» неизменно выступает Иран.
Уплотнение контактов между Южной и Центральной Азией может быть ускорено при возвращении России к концепции взаимной дополнительности энергопоставщиков (Россия, Иран, некоторые государства ЦА) и энергопотребителей (Китай, Индия, Пакистан). Это позволит существенно ограничить влияние внерегиональных сил на процессы в Южной и в Центральной Азии. А достижению стратегических целей России в Южной Азии будет способствовать участие на полноправной основе в деятельности ШОС таких государств, как Индия, Пакистан, Афганистан и Иран.
Встречи В.В.Путина в Исламабаде, несомненно, имеют и «скрытый» контекст, выходящий за рамки южно-азиатского региона. Не секрет, что «сирийский кризис» был использован Соединёнными Штатами и их союзниками для ослабления позиций России в арабо-мусульманском мире. Можно ожидать, что в Пакистане В.В.Путин четко изложит позицию России в отношении как традиционного, так и некоторых радикальных версий современного ислама, его места во взаимодействии различных сил на глобальном уровне.
Логика процессов перегруппировки в мировой политике побуждает Россию возвращаться в те районы мира, где её позиции после распада Советского Союза были ослаблены. К их числу принадлежит и Южная Азия. В правящих кругах двух ведущих государств этого региона - Индии и Пакистана - признают: у России нет иных целей, кроме стабилизации положения в Южной Азии, что приобретёт особую важность после завершения миссии МССБ в Афганистане. Наконец, учитывая традиционно сложные индийско-пакистанские отношения, способность сторон сделать их предсказуемыми имеет и самостоятельное значение.
Со времён с раздела в 1947 г. Индостанского полуострова на Индию и Пакистан отношения между этими двумя государствами отличались высокой степенью напряженности. Враждебность между Индией и Пакистаном сохранялась даже при наличии историко-культурной, физико-географической и политико-экономической общности этих стран.
Дипломатические отношения между двумя государствами были установлены вскоре после получения Индией и Пакистаном независимости. Однако раздел Индостана, осуществленный по конфессиональному признаку и осложненный территориальными спорами между новообразованными государствами, привёл к беспорядочному перемещению более 12,5 млн. человек по пространству субконтинента и гибели, по разным оценкам, от нескольких сотен тысяч до миллиона граждан двух соседних стран. В конечном счете он трансформировался в три военных конфликта высокой интенсивности («войны» 1947-го, 1965-го и 1971 г.) и необъявленную «каргилскую войну» (конфликт средней интенсивности в 1999 г.). Помимо масштабных военных действий, обе страны были вовлечены и в многочисленные столкновения вдоль всей линии их общей границы.
Военное соперничество и противостояние двух этих стран ничуть не исключало многочисленных попыток улучшить взаимоотношения. Симлское соглашение 1972 г. зафиксировало базовые принципы двусторонних отношений и заложило основы их дальнейшего развития. Оно обязывало Индию и Пакистан разрешать существующие разногласия мирными средствами и в процессе двусторонних переговоров. Еще одним этапным событием индийско-пакистанского диалога стал саммит в Агре (15–16 июля 2001 г.). Важной можно считать и Лахорскую декларацию 1999 г., в которой руководители Индии и Пакистана обязались строить двусторонние отношения с учетом интересов партнера, что было особенно важно после проведения в 1998 г. в обеих странах ядерных испытаний.
«Дьявольски сложные» – так еще в 1980 г. определил отношения между двумя странами бывший министр иностранных дел Индии К.Натвар Сингх, в то время возглавлявший дипломатическую миссию своей страны в Пакистане. Спустя тридцать с лишним лет это емкое определение не утратило актуальность и даже стало политически более острым. Дело в том, что в индийско-пакистанских отношениях взаимодействует множество факторов - историческая память, врожденные и благоприобретенные предрассудки, неурегулированность территориальных споров, нечеткая национально-этническая идентичность, конфессиональные противоречия, острая конкуренция государственных идеологий, постоянное ощущение незащищенности перед лицом соседней страны и т.д. Мощная инерция взаимного недоверия у элит обоих государств сохраняется до сих пор.
Взаимное недоверие сказывается и на динамике общественного мнения в обеих странах. Так, согласно опросам, более 50% индийцев считают исходящую от Пакистана угрозу «высокой», а 46% пакистанцев испытывают сходные чувства в отношении Индии («практически не ощущают» угрозу, исходящую от соседей, лишь 13% индийцев и 28% пакистанцев).
Среди значительной части индийцев сложилось устойчивое мнение: только «качественная реконструкция» пакистанского государства (демонтаж его «агрессивной», «антииндийской» идеологии) может по-настоящему улучшить двусторонние отношения. В то же время индийские аналитики отмечают: «идеологическое государство» в Пакистане сохраняет дееспособность в условиях развития серьезных негативных процессов в пакистанском обществе. Характер этих процессов определяется следующим образом.
1. Бурный демографический рост (в настоящее время население Пакистана составляет более 190 млн. человек, а к 2030 г., по оценкам Плановой комиссии страны, оно достигнет 240–250 млн. человек) привёл к увеличению слоя городской и деревенской бедноты, восприимчивой к идеологии политизированного ислама.
2. Косвенным отражением демографической динамики стали качественные изменения в идейно-политической жизни Пакистана. Бескомпромиссные идейные течения, прежде всего ваххабизм, активно вытесняют «либеральные» модели идеологии, а вместе с ними – и традиционно терпимое к множеству мировоззренческих установок историко-культурное наследие Индостана. Некоторые ученые в Пакистане образно характеризуют данный процесс как «смену южноазиатской идентичности на арабо-мусульманскую этику, господствующую в песках Саудовской Аравии».
3. Начатый в конце 1970-х гг. генералом Зия-уль-Хаком процесс политизации ислама (в чем ему активно помогала администрация Р.Рейгана) приобрел устойчивую инерцию, превратил мусульманский радикализм в социально-политическую силу, оспаривающую у армии ведущую роль в пакистанском обществе. Отсюда вывод о «декоративности» нынешней «демократической» власти в стране.
В силу неспособности пакистанской власти – и гражданской, и военной – осуществить модернизацию общества в интересах народа возникла потребность в механизмах компенсации, способных на время обеспечить социальное спокойствие в стране. Одним из таких механизмов стала новая версия пакистанской идентичности, опирающаяся на два основания: 1) ядерную программу и 2) историческую враждебность к Индии. При этом власти сохраняют способность объединять на столь условной политической платформе массовые слои населения.
На протяжении последних трех десятилетий внешняя политика Пакистана строилась исходя из «незаменимого» географического положения этой страны, что, как полагают некоторые представители пакистанской элиты, ясно продемонстрировали ввод советских войск в Афганистан и их последующая эвакуация. В настоящее время пакистанские правящие верхи в своих внешнеполитических расчетах исходят, в общем-то, из трех базовых факторов: 1) геополитического «изнеможения» Америки под бременем ближне- и средневосточных проблем; 2) превращения Китая во влиятельную геополитическую силу в Южной Азии (экономисты отмечают: Китай является крупнейшим внешнеэкономическим партнером для всех сопредельных государств, включая Индию, Пакистан и Бангладеш); 3) негласной готовности США согласиться с «миротворческой» ролью Китая в Южной Азии, прежде всего в пакистано-индийских отношениях. (Некоторые эксперты полагают: действуя таким образом, Вашингтон пытается заручиться поддержкой Пекина в своих отношениях с Тегераном и Пхеньяном. Дели же, как известно, категорически против всякого посредничества в двусторонних отношениях – как китайского, так и американского).
Вообще, Китай является незримым участником пакистано-индийских отношений. Развивая сотрудничество с Исламабадом, Пекин преследует несколько целей:
– прекратить «переток» радикальных исламистов, включая их вооруженные формирования, из Пакистана в «беспокойные» территории Китая, прежде всего в Синьцзян-Уйгурский автономный район;
– ограничить влияние США в Центральной и Южной Азии;
– эффективнее контролировать доставку энергоносителей из Персидского залива в Южно-Китайское море;
– через систему союзных отношений с сопредельными, а также отдаленными (Шри-Ланка) государствами Южной Азии сдерживать в регионе влияние Индии.
Сам по себе факт соперничества Китая и Индии, их борьбы за сферы влияния в Южной Азии, по сути дела, благоприятствует неуступчивости Исламабада в пакистано-индийских отношениях. В среде пакистанской элиты пока недостаточно сильны позиции тех, кто выступает за активное развитие внешнеэкономических, научно-технических и культурных связей между двумя странами-соседями. У Индии же есть жизненная заинтересованность в сохранении единства и территориальной целостности Пакистана. Этнические конфликты с перспективой возможной «балканизации» Пакистана, полагают в Дели, могут вызвать неконтролируемый поток беженцев в Индию, рост торговли наркотиками и оружием, снижение управляемости государством и в конечном счете резкое падение инвестиционной привлекательности Индии. Вместе с тем, убеждены некоторые аналитики, наличие у обоих государств ядерных арсеналов будет сдерживать развитие конфликтных ситуаций и ограничит возможности военных действий между ними. (В настоящее время Пакистан, по оценкам, располагает 90–110 ядерными боеголовками, Индия имеет 80–100 носителей ядерного оружия.)
Вероятно, выстраивая политику в отношении Пакистана, премьер Манмохан Сингх и его коллеги исходят из того, что под воздействием переживаемого кризиса пакистанское общество быстро меняется. «Глубокие изъяны» экономики и политической системы, несмотря на большую внешнюю помощь (Китай, Саудовская Аравия, США), в конце концов, потребуют кардинальных перемен государственного курса и, в частности, «стратегического сдвига» в отношениях с Индией. Индия готова поддерживать эти новые тенденции в политике Пакистана, в том числе тактикой «односторонних жестов». (Речь идет о впервые выраженной летом 2009 г. готовности М. Сингха обсуждать с пакистанскими коллегами «влияние Индии на развитие внутриполитической ситуации в Белуджистане», хотя никаких доказательств деструктивной деятельности индийской стороны в этой провинции представлено Пакистаном не было).
Новая тактика, впрочем, не меняет стратегических основ триединого подхода Индии к двусторонним отношениям: сохранение высокой боеготовности и поддержание «потенциала сдерживания»; вовлечение Пакистана в совместные бизнес-проекты; готовность Дели к изменению Исламабадом позиции по ключевым аспектам двусторонних отношений, включая т.н. кашмирскую проблему. Однако возможности компромисса в отношениях Исламабада у Дели весьма ограничены. Оппозиция, от коммунистов до Бхаратия Джаната Парти, неодобрительно воспринимает «примирительный» подход премьера М. Сингха к отношениям с Пакистаном.
Тем не менее индийское правительство продолжает свою «примирительную» линию, что особенно рельефно проявилось в сдержанной реакции официального Дели на трагические события в Мумбаи/Бомбее в конце ноября 2008 года.
Какие представления будут в итоге определять стратегическую линию Индии в отношении Пакистана? Думается, таких представлений несколько, и они тесно взаимосвязаны.
Во-первых, правящие круги Индии, видимо, исходят из утраты Пакистаном значительной части своей международной субъектности. Индийский истеблишмент, как представляется, не вводят в заблуждение ни наличие у соседнего государства ядерного оружия, ни большая внешняя помощь этой стране, ни форсированное развитие с помощью КНР транспортной инфраструктуры в Пакистане, включая стратегический порт Гвадар. Очевидно, в Дели исходят из того, что Исламабад будет – рано или поздно – «размораживать» двусторонние отношения с Индией.
Во-вторых, индийские «стратегические элиты» не абсолютизируют роль армии как главной политической силы Пакистана. Время от времени в индийской печати появляются сообщения о трениях в пакистанской армии, в частности между пенджабцами и пуштунами. Следует отметить и связи некоторых подразделений армии с движением «Талибан». Наконец, нельзя все же полностью игнорировать пакистанскую версию о попытках Индии, с одной стороны, «дестабилизировать» положение в провинции Белуджистан, а с другой стороны, закрепиться в Афганистане после эвакуации оттуда американских войск и тем самым окружить Пакистан с запада и востока, как это уже было после ввода в Афганистан советских войск. Эту версию официальный Исламабад подкрепляет данными об энергичной инвестиционной деятельности Индии, уже ставшей крупнейшим региональным инвестором в Афганистане.
В-третьих, в Дели полагают, что возможности Пакистана развиваться на основе внешней помощи и милитаризации экономики исчерпаны. Для пакистанской элиты близок «момент истины», когда придется четко определить основы социально-экономической политики и приоритеты внешнеэкономических связей. Естественная географическая близость двух стран, убеждены в Индии, продиктует необходимость двустороннего сотрудничества, тем более что премьер М. Сингх, в отличие от большинства своих предшественников, пользуется расположением бизнес-сообщества как экономист-профессионал, способный отстаивать интересы предпринимателей. М. Сингха в его индийско-пакистанских экономических начинаниях, несомненно, поддержат Федерация индийских торгово-промышленных палат и Конфедерация индийской промышленности.
В-четвертых, видимо, в Дели пришли к заключению о неизбежности раскола между пакистанскими гражданской и военной элитами на почве неспособности каждой из них хотя бы частично стабилизировать положение в Пакистане. В таких условиях «миролюбивая» линия М. Сингха в отношении Пакистана выглядит логично: предлагая Исламабаду «миротворческие» инициативы и всячески подчеркивая свою волю к компромиссу, Дели стремится разрушить бытующий в Пакистане образ «вечно враждебной» Индии и тем самым лишить пакистанскую элиту самой возможности объединять впредь страну на негативной (антииндийской) основе.
* * *
Состояние пакистано-индийских отношений даёт России определенные возможности укрепления своих позиций в Южной Азии, начинающей играть всё большую роль в транспортировке энергетических ресурсов из Персидского залива на Дальний Восток. Тем самым расширяется и поле противодействия «экспорту» радикально-экстремистского ислама в Центральную Азию. В связи с этим целесообразно, видимо, активизировать внешнеполитическую деятельность РФ в регионе по следующим двум направлениям.
1. Энергичному возвращению России в Южную Азию (отчасти – к советской внешней политике 1960-х гг. – вспомним хотя бы индийско-пакистанскую встречу на высшем уровне в Ташкенте под эгидой А.Н.Косыгина) должно предшествовать подключение Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) к дискуссиям по общим проблемам безопасности Центральной и Южной Азии, а также по важным вопросам, непосредственно затрагивающим интересы России, Индии и Пакистана (в частности, международного транспортного коридора «Север – Юг»). Использование механизмов ШОС особенно значимо для отношений России и Индии, поскольку в Дели все еще рассматривают ШОС как придаток внешней политики Китая. Вовлечение в ШОС на полноправной основе Индии и Пакистана, безусловно, отвечает стратегическим интересам России.
2. Для России настало время ответить в Южной Азии на активность Соединенных Штатов своей активностью. Задачами, подлежащими решению, могли бы здесь стать восстановление отношений с Индией до «советского» уровня и «возвращение России в Пакистан». С постановкой таких задач были бы солидарны, исходя из собственных интересов, и Дели, и Исламабад. Да и КНР не меньше России озабочена повышенной активностью США в Южной Азии и на сопредельных территориях. Кроме того, в Пекине склонны рассматривать события в Тибете и Синьцзяне как часть американского стратегического замысла по «окружению» Китая. В этих условиях укрепление сотрудничества в четырехстороннем формате (Индия – Пакистан – Китай – Россия) способно ограничить возможности дестабилизации и Южной, и Центральной Азии.
Наметившееся в последние годы сближение России и Пакистана дает Москве важные долгосрочные преимущества в южной части Центральной Евразии в силу целого ряда обстоятельств: происходит диверсификация российской внешней политики в Южной Азии, возрастают возможности России влиять на развитие событий на Среднем Востоке (Пакистан, Иран, Турция) с восточного направления; появляются дополнительные возможности «мягкого» воздействия на Индию, правящие круги которой в течение последних 7–8 лет планомерно проводят политику отказа от «курса Неру» в его внешнеполитической части (постепенного пересмотра роли Индии как самостоятельной силы региональной и мировой политики); увеличиваются шансы России придать «стратегическую глубину» и устойчивость своим позициям не только в Южной Азии (что уже было в середине 1960-х гг.), но и в Центральной Азии; повышается геополитическая эффективность МТК «Север – Юг», в котором жизненно заинтересована Индия, поскольку этот транспортный коридор является кратчайшей магистралью, соединяющей её с Центральной Азией, Россией и Западной Европой. Ключевым звеном МТК «Север – Юг» неизменно выступает Иран.
Уплотнение контактов между Южной и Центральной Азией может быть ускорено при возвращении России к концепции взаимной дополнительности энергопоставщиков (Россия, Иран, некоторые государства ЦА) и энергопотребителей (Китай, Индия, Пакистан). Это позволит существенно ограничить влияние внерегиональных сил на процессы в Южной и в Центральной Азии. А достижению стратегических целей России в Южной Азии будет способствовать участие на полноправной основе в деятельности ШОС таких государств, как Индия, Пакистан, Афганистан и Иран.
Встречи В.В.Путина в Исламабаде, несомненно, имеют и «скрытый» контекст, выходящий за рамки южно-азиатского региона. Не секрет, что «сирийский кризис» был использован Соединёнными Штатами и их союзниками для ослабления позиций России в арабо-мусульманском мире. Можно ожидать, что в Пакистане В.В.Путин четко изложит позицию России в отношении как традиционного, так и некоторых радикальных версий современного ислама, его места во взаимодействии различных сил на глобальном уровне.
Комментариев нет:
Отправить комментарий