Сообщения
Евгений Пожидаев
Войны на Большом Ближнем Востоке непрерывно идут с 2003 года. При этом их фактические цели весьма небезынтересны для сырьевого государства, в котором распространена позиция, гласящая, что нет смысла воевать за ресурсы со страной, которая их усиленно вывозит. Рассмотрим три последних конфликта (иракский, ливийский и сирийский) и попробуем установить действительную мотивацию интервенций.
Нефтегазовые подтексты интервенции в Ливии весьма прямолинейны и очевидны. Перед тем как стать врагом человечества номер один, Каддафи начал массовый пересмотр контрактов с международными нефтяными компаниями. Например, пересмотру подверглись соглашения о разделе продукции (СРП) с французской Total и её партнёрами в Ливии (германской Winterschall и норвежской StatoilHydro) - доля получаемой корпорациями нефти снизилась с 50% до 27%, газа - с 50% до 40% с перспективой дальнейшего снижения до 30%. Ещё серьёзнее пострадали интересы итальянской Eni SpA. Её доля добычи снизилась с 35%-50% до 12%. Другой головной болью для транснационалов стали доходящие до полумиллиарда "вступительные взносы", уплачиваемые при входе на рынок, и требование ввести ливийцев в состав руководства.
Реакция оказалась предсказуемой: The New York Times "Полковник Каддафи оказался сложным партнером для международных нефтяных компаний, так как часто поднимал ставки и пошлины и выдвигал прочие требования. Новое правительство, имеющее тесные связи с НАТО, может стать более сговорчивым партнером для западных стран. По мнению некоторых экспертов, нефтяные компании, если получат свободу действий, могут найти в Ливии гораздо больше нефти, чем им удавалось в условиях ограничений, установленных правительством Каддафи". Сейчас добыча уже практически вышла на довоенный уровень - причём часть доходов должна вернуться Западу (новое правительство уже анонсировало масштабные закупки вооружения у "союзников"). Иными словами, интервенция оказалась весьма выгодным предприятием.
Смыслы иракской компании США не настолько прозрачны. Среди либеральной общественности вполне модно "опровергать" нефтяную теорию конфликта. Набор аргументов стандартен. Во-первых, американцы не "захватили" иракскую нефть - они покупают её по мировым ценам. Во-вторых, они покупают её мало - довоенный объём закупок составлял 6,7% от общего импорта нефти, к 2009-му он упал ниже 5%. В-третьих, в длинном списке иностранных компаний, получивших лицензию на добычу нефти в послевоенном Ираке, американских немного (впрочем, на их долю приходится 20% добычи). Наконец, известная мантра гласит, что "покупать нефть дешевле, чем за неё воевать" - и будь американцам нужна иракская нефть, они бы просто купили её у Хусейна.
Проблема этих теоретических построений в том, что с ними не согласны сами американцы. Бывший глава ФРС США Гринспен: "Мне жаль, что политически нецелесообразно признавать то, что и так известно каждому: война в Ираке ведётся в основном из-за нефти".
Разберём "либеральную" аргументацию подробнее. Во-первых, изначальные планы США и Британии, обсуждавшиеся перед вторжением, предусматривали вполне тривиальный прямой контроль англо-американских компаний над нефтяной отраслью Ирака. Бывший директор Отдела британского МИД по Ближнему Востоку Эдвард Чаплин: "Shell и BP не могут позволить себе не получить долю во имя своего будущего... Мы намерены отхватить большой кусок для британских компаний в послесаддамовском Ираке". Решение об "интернационализации" отрасли при жёстком контроле со стороны иракского государства было принято только в 2009-м, после шести лет непопулярной войны и на фоне необходимости обеспечить лояльность населения. Удайся блицкриг - и ни китайцы, ни россияне, ни "неправильные" европейцы не получили бы ни барреля.
Во-вторых, там, где присутствие американских компаний не столь бросается в глаза, их доминирование зачастую тотально. Так, львиная доля весьма доходных подрядов на бурение, строительство скважин и ремонт оборудования в Ираке досталась четырем американским компаниям - Halliburton, Baker Hughes, Weatherford International и Schlumberger.
В-третьих, и это главное, ключевым бонусом для США является отнюдь не прямолинейный контроль американских компаний над иракской нефтяной отраслью. Стратегической целью Вашингтона является прежде всего появление на мировом рынке новых нефтяных ресурсов - и, как следствие, снижение нефтяных цен.
Вернёмся в 2000-й. Известно, что решение о вторжении в Ирак было принято ещё до 11 сентября - и его мотивы были достаточно прозрачны. На тот момент было уже ясно, что рост цен на нефть в перспективе неизбежен. Ирак с его вторыми по величине запасами нефти в мире являлся очевидным резервом - однако его нефтяной экспорт, ограниченный санкциями и сомнительным состоянием подорванной цепочкой войн и эмбарго экономики, отнюдь не процветал. До начала войны с Ираном в 1980 году в Ираке добывалось 3,6 млн баррелей нефти в сутки. В 1990 году, перед первой войной в Персидском заливе, добыча снизилась до 3,2 млн баррелей. После Залива добыча сократилась ещё больше - до 2-2,4 млн. баррелей. Перед вторжением США в Ирак в 2003 году она составляла 2,7 млн. баррелей в сутки, при том, что общим местом считалось то, что страна потенциально может за 6-10 лет нарастить добычу до 6 млн. Эта оценка была вполне консервативной - из 78 иракских месторождений разрабатывалось 20, при этом небезосновательно предполагалось, что надлежащая геологоразведка в западной пустынной части страны способна утроить доказанные запасы.
Однако фактически наращивание нефтяного экспорта Ирака означало, что враждебный американцам режим, благополучно полузадушенный санкциями (уровень промышленного и сельскохозяйственного производства в стране составлял 30% - 40% довоенного), снова получит доступ к потоку нефтедолларов. Де факто речь шла о возрождении режима Саддама как реальной военной и экономической силы, причём, возможно, более серьёзной, чем в 1991-м. Иными словами, Ирак должен был нарастить экспорт нефти, но это должен был быть контролируемый Ирак. В итоге на Багдад двинулись "Абрамсы".
В нефтедобычу оккупированной страны было немедленно инвестировано $2,3 млрд, и спустя год после вторжения производство уже приблизилось к уровню 2003 года - суточная добыча в 2004-м достигла 2,4 млн. баррелей. Однако затем длительная партизанская война, в ходе которой проходящий через "суннитский треугольник" нефтепровод взрывали весьма часто, затормозила рост экспорта и производства. Тем не менее, довоенный уровень был достигнут к 2007-му.
Сейчас уровень добычи составляет 3,2 млн. баррелей - то есть восстановился до уровня 1990-го года. К 2015 году её планируется удвоить, а потенциально довести до 12 млн. баррелей - что больше, чем у Саудовской Аравии, составляет больше трети нынешней добычи ОПЕК и превышает по масштабам весь нефтяной импорт США. При этом заметная часть нефтедолларов окажется в Америке - не считая Halliburton и К, Ирак уже анонсировал закупки вооружения в Штатах на сумму $13 млрд. Безусловно, контракты и сдерживание цены нефти могут компенсировать чудовищные расходы американцев на войну в Ираке ещё очень не скоро. Однако следует учитывать, что изначально расходы оценивались в $50-80 млрд, а оценки в $200 млрд. считались алармистскими - и служили поводом для увольнения. Иными словами, начиная вторжение, в США предполагали, что оно окупится в течение нескольких лет.
"Проблема" Сирии также имеет довольно очевидный нефтегазовый подтекст - и взаимосвязана с иракской. Гигантские объёмы иракской нефти нужно не только добыть - её необходимо вывезти. Экспорт нефти из Ирака осуществляется двумя путями. Во-первых, морским - через Ормузский пролив. Однако этот путь в значительной степени проходит через территориальные воды Ирана, вдобавок контролирующего три стратегически важных острова в акватории. Обходной вариант - использование нефтепровода, ведущего из Ирака к Средиземному морю через Турцию. Однако его пропускные возможности несопоставимы с ормузским вариантом, маршрут неоптимален и к нему прилагаются курды. При этом ситуация с Ираком - типичный случай всеобщей проблемы стран Персидского залива. Мощность действующих нефтепроводов покрывает нынешний поток нефти через Ормузский пролив лишь на 40%.
Однако есть и третий путь. Еще один иракский нефтепровод ISLP (Ирак-Сирия-Ливан) соединяет Киркук с сирийским портом Банья. Существует ещё и Трансаравийский нефтепровод, ведущий от саудовского побережья Персидского залива через Сирию в ливанский Сидон. Этот вариант оптимален - так, трансаравийский нефтепровод даёт примерно 40% снижения стоимости транспортировки по сравнению с традиционной "дорогой" через Ормузский пролив. Неудивительно поэтому, что после наращивания добычи в Ираке проекты транссирийских трубопроводов возникли практически молниеносно - в конце 2010-го Сирия подписала протокол о намерениях с Багдадом, предусматривающий строительство двух новых нефтепроводов и газопровода. При этом заинтересованность в них проявил не только Ирак - наиболее амбициозный проект предусматривал прокладку газопровода из Ирана через Ирак в Сирию, как альтернативу Ормузу и "транстурецкому" NABUCCO. В 2011-м Башар Асад озвучил концепцию "четырёх морей", предполагающую превращение Сирии в крупнейший узел нефте- и газо транспортных путей. Через два месяца начался мятеж.
Иными словами, Асад оказался примерно в той же ситуации, что и Хусейн в 2003-м. Наращивать экспорт нефти из Ирака необходимо, и транссирийский вариант является для этого оптимальным. Столь же очевиден возможный выигрыш монархий Залива от строительства нефтепроводов в обход Ормуза и Суэцкого канала. Однако дивиденды от этого должен был получить достаточно враждебный Западу и аравийским монархам режим. Для Анкары реализация концепции "четырёх морей" означала бы прямые финансовые потери из-за конкуренции с её собственной трубопроводной системой. Таким образом, транзит через Сирию нужно увеличить (Турция с этим, естественно, не согласна), но это должна быть контролируемая Сирия.
Иными словами, стратегия Запада на Большом Ближнем Востоке целиком определяется "нефтяным фактором". При этом "дальние" цели внешне союзной Турции в Сирии фактически противоречат целям Запада - если Вашингтону и Брюсселю нужны транссирийские нефтепроводы в "комплекте" с марионеточным режимом, то Анкаре они решительно не нужны совершенно независимо от степени управляемости режима в Дамаске.
Для России "урок" Каддафи и Хусейна состоит в том, что логика "зачем воевать за сырьё со страной, которая его сама вывозит и продаёт" в действительности не работает. Современная точка зрения Запада состоит в том, что нефть должна не просто добываться - она должна добываться предельно возможными темпами, западными компаниями на колониальных условиях, и ни один нефтедоллар не должен попасть в потенциально враждебный карман. Отступления от этого идеала в Ираке - вынужденные.
Нефтегазовые подтексты интервенции в Ливии весьма прямолинейны и очевидны. Перед тем как стать врагом человечества номер один, Каддафи начал массовый пересмотр контрактов с международными нефтяными компаниями. Например, пересмотру подверглись соглашения о разделе продукции (СРП) с французской Total и её партнёрами в Ливии (германской Winterschall и норвежской StatoilHydro) - доля получаемой корпорациями нефти снизилась с 50% до 27%, газа - с 50% до 40% с перспективой дальнейшего снижения до 30%. Ещё серьёзнее пострадали интересы итальянской Eni SpA. Её доля добычи снизилась с 35%-50% до 12%. Другой головной болью для транснационалов стали доходящие до полумиллиарда "вступительные взносы", уплачиваемые при входе на рынок, и требование ввести ливийцев в состав руководства.
Реакция оказалась предсказуемой: The New York Times "Полковник Каддафи оказался сложным партнером для международных нефтяных компаний, так как часто поднимал ставки и пошлины и выдвигал прочие требования. Новое правительство, имеющее тесные связи с НАТО, может стать более сговорчивым партнером для западных стран. По мнению некоторых экспертов, нефтяные компании, если получат свободу действий, могут найти в Ливии гораздо больше нефти, чем им удавалось в условиях ограничений, установленных правительством Каддафи". Сейчас добыча уже практически вышла на довоенный уровень - причём часть доходов должна вернуться Западу (новое правительство уже анонсировало масштабные закупки вооружения у "союзников"). Иными словами, интервенция оказалась весьма выгодным предприятием.
Смыслы иракской компании США не настолько прозрачны. Среди либеральной общественности вполне модно "опровергать" нефтяную теорию конфликта. Набор аргументов стандартен. Во-первых, американцы не "захватили" иракскую нефть - они покупают её по мировым ценам. Во-вторых, они покупают её мало - довоенный объём закупок составлял 6,7% от общего импорта нефти, к 2009-му он упал ниже 5%. В-третьих, в длинном списке иностранных компаний, получивших лицензию на добычу нефти в послевоенном Ираке, американских немного (впрочем, на их долю приходится 20% добычи). Наконец, известная мантра гласит, что "покупать нефть дешевле, чем за неё воевать" - и будь американцам нужна иракская нефть, они бы просто купили её у Хусейна.
Проблема этих теоретических построений в том, что с ними не согласны сами американцы. Бывший глава ФРС США Гринспен: "Мне жаль, что политически нецелесообразно признавать то, что и так известно каждому: война в Ираке ведётся в основном из-за нефти".
Разберём "либеральную" аргументацию подробнее. Во-первых, изначальные планы США и Британии, обсуждавшиеся перед вторжением, предусматривали вполне тривиальный прямой контроль англо-американских компаний над нефтяной отраслью Ирака. Бывший директор Отдела британского МИД по Ближнему Востоку Эдвард Чаплин: "Shell и BP не могут позволить себе не получить долю во имя своего будущего... Мы намерены отхватить большой кусок для британских компаний в послесаддамовском Ираке". Решение об "интернационализации" отрасли при жёстком контроле со стороны иракского государства было принято только в 2009-м, после шести лет непопулярной войны и на фоне необходимости обеспечить лояльность населения. Удайся блицкриг - и ни китайцы, ни россияне, ни "неправильные" европейцы не получили бы ни барреля.
Во-вторых, там, где присутствие американских компаний не столь бросается в глаза, их доминирование зачастую тотально. Так, львиная доля весьма доходных подрядов на бурение, строительство скважин и ремонт оборудования в Ираке досталась четырем американским компаниям - Halliburton, Baker Hughes, Weatherford International и Schlumberger.
В-третьих, и это главное, ключевым бонусом для США является отнюдь не прямолинейный контроль американских компаний над иракской нефтяной отраслью. Стратегической целью Вашингтона является прежде всего появление на мировом рынке новых нефтяных ресурсов - и, как следствие, снижение нефтяных цен.
Вернёмся в 2000-й. Известно, что решение о вторжении в Ирак было принято ещё до 11 сентября - и его мотивы были достаточно прозрачны. На тот момент было уже ясно, что рост цен на нефть в перспективе неизбежен. Ирак с его вторыми по величине запасами нефти в мире являлся очевидным резервом - однако его нефтяной экспорт, ограниченный санкциями и сомнительным состоянием подорванной цепочкой войн и эмбарго экономики, отнюдь не процветал. До начала войны с Ираном в 1980 году в Ираке добывалось 3,6 млн баррелей нефти в сутки. В 1990 году, перед первой войной в Персидском заливе, добыча снизилась до 3,2 млн баррелей. После Залива добыча сократилась ещё больше - до 2-2,4 млн. баррелей. Перед вторжением США в Ирак в 2003 году она составляла 2,7 млн. баррелей в сутки, при том, что общим местом считалось то, что страна потенциально может за 6-10 лет нарастить добычу до 6 млн. Эта оценка была вполне консервативной - из 78 иракских месторождений разрабатывалось 20, при этом небезосновательно предполагалось, что надлежащая геологоразведка в западной пустынной части страны способна утроить доказанные запасы.
Однако фактически наращивание нефтяного экспорта Ирака означало, что враждебный американцам режим, благополучно полузадушенный санкциями (уровень промышленного и сельскохозяйственного производства в стране составлял 30% - 40% довоенного), снова получит доступ к потоку нефтедолларов. Де факто речь шла о возрождении режима Саддама как реальной военной и экономической силы, причём, возможно, более серьёзной, чем в 1991-м. Иными словами, Ирак должен был нарастить экспорт нефти, но это должен был быть контролируемый Ирак. В итоге на Багдад двинулись "Абрамсы".
В нефтедобычу оккупированной страны было немедленно инвестировано $2,3 млрд, и спустя год после вторжения производство уже приблизилось к уровню 2003 года - суточная добыча в 2004-м достигла 2,4 млн. баррелей. Однако затем длительная партизанская война, в ходе которой проходящий через "суннитский треугольник" нефтепровод взрывали весьма часто, затормозила рост экспорта и производства. Тем не менее, довоенный уровень был достигнут к 2007-му.
Сейчас уровень добычи составляет 3,2 млн. баррелей - то есть восстановился до уровня 1990-го года. К 2015 году её планируется удвоить, а потенциально довести до 12 млн. баррелей - что больше, чем у Саудовской Аравии, составляет больше трети нынешней добычи ОПЕК и превышает по масштабам весь нефтяной импорт США. При этом заметная часть нефтедолларов окажется в Америке - не считая Halliburton и К, Ирак уже анонсировал закупки вооружения в Штатах на сумму $13 млрд. Безусловно, контракты и сдерживание цены нефти могут компенсировать чудовищные расходы американцев на войну в Ираке ещё очень не скоро. Однако следует учитывать, что изначально расходы оценивались в $50-80 млрд, а оценки в $200 млрд. считались алармистскими - и служили поводом для увольнения. Иными словами, начиная вторжение, в США предполагали, что оно окупится в течение нескольких лет.
"Проблема" Сирии также имеет довольно очевидный нефтегазовый подтекст - и взаимосвязана с иракской. Гигантские объёмы иракской нефти нужно не только добыть - её необходимо вывезти. Экспорт нефти из Ирака осуществляется двумя путями. Во-первых, морским - через Ормузский пролив. Однако этот путь в значительной степени проходит через территориальные воды Ирана, вдобавок контролирующего три стратегически важных острова в акватории. Обходной вариант - использование нефтепровода, ведущего из Ирака к Средиземному морю через Турцию. Однако его пропускные возможности несопоставимы с ормузским вариантом, маршрут неоптимален и к нему прилагаются курды. При этом ситуация с Ираком - типичный случай всеобщей проблемы стран Персидского залива. Мощность действующих нефтепроводов покрывает нынешний поток нефти через Ормузский пролив лишь на 40%.
Однако есть и третий путь. Еще один иракский нефтепровод ISLP (Ирак-Сирия-Ливан) соединяет Киркук с сирийским портом Банья. Существует ещё и Трансаравийский нефтепровод, ведущий от саудовского побережья Персидского залива через Сирию в ливанский Сидон. Этот вариант оптимален - так, трансаравийский нефтепровод даёт примерно 40% снижения стоимости транспортировки по сравнению с традиционной "дорогой" через Ормузский пролив. Неудивительно поэтому, что после наращивания добычи в Ираке проекты транссирийских трубопроводов возникли практически молниеносно - в конце 2010-го Сирия подписала протокол о намерениях с Багдадом, предусматривающий строительство двух новых нефтепроводов и газопровода. При этом заинтересованность в них проявил не только Ирак - наиболее амбициозный проект предусматривал прокладку газопровода из Ирана через Ирак в Сирию, как альтернативу Ормузу и "транстурецкому" NABUCCO. В 2011-м Башар Асад озвучил концепцию "четырёх морей", предполагающую превращение Сирии в крупнейший узел нефте- и газо транспортных путей. Через два месяца начался мятеж.
Иными словами, Асад оказался примерно в той же ситуации, что и Хусейн в 2003-м. Наращивать экспорт нефти из Ирака необходимо, и транссирийский вариант является для этого оптимальным. Столь же очевиден возможный выигрыш монархий Залива от строительства нефтепроводов в обход Ормуза и Суэцкого канала. Однако дивиденды от этого должен был получить достаточно враждебный Западу и аравийским монархам режим. Для Анкары реализация концепции "четырёх морей" означала бы прямые финансовые потери из-за конкуренции с её собственной трубопроводной системой. Таким образом, транзит через Сирию нужно увеличить (Турция с этим, естественно, не согласна), но это должна быть контролируемая Сирия.
Иными словами, стратегия Запада на Большом Ближнем Востоке целиком определяется "нефтяным фактором". При этом "дальние" цели внешне союзной Турции в Сирии фактически противоречат целям Запада - если Вашингтону и Брюсселю нужны транссирийские нефтепроводы в "комплекте" с марионеточным режимом, то Анкаре они решительно не нужны совершенно независимо от степени управляемости режима в Дамаске.
Для России "урок" Каддафи и Хусейна состоит в том, что логика "зачем воевать за сырьё со страной, которая его сама вывозит и продаёт" в действительности не работает. Современная точка зрения Запада состоит в том, что нефть должна не просто добываться - она должна добываться предельно возможными темпами, западными компаниями на колониальных условиях, и ни один нефтедоллар не должен попасть в потенциально враждебный карман. Отступления от этого идеала в Ираке - вынужденные.
Комментариев нет:
Отправить комментарий