Сообщения
На Каспии «многовекторная» политика подходит к своему завершению
Современный мир вступил в эпоху международной дезинтеграции и быстро движется от так и не сложившегося однополярного мира в сторону мира бесполярного, где власть распределена по многочисленным, более или менее равным друг другу центрам.
Как долго будет доминировать эта тенденция, сказать трудно. Но то, что бесполярный мир неустойчив — вполне очевидно, и рано или поздно, но ему на смену придет новое биполярное или многоцентричное мироустройство.
Парадигмы международных процессов
Сферы влияния держав и страны-сателлиты всегда были и останутся фактами международной жизни. Новые реалии стремительно трансформирующейся мировой системы международных отношений элементарно сокращают поле возможного маневрирования для политических элит постсоветских лимитрофов в их внешнеполитическом планировании. Это отчетливо было обозначено действиями России на Кавказе в августе 2008 г., и это — первая из парадигм, заставляющая подвергнуть сомнению возможность продолжения той политики широкого маневра, которая собственно понимается под «многовекторностью». Ситуация конфликта глобальных игроков — вот то поле, на котором будет происходить дальнейшее развитие региональной подсистемы международных отношений.
Вторая из необходимых парадигм состоит в том, что для определения отвечающей истинным национальным интересам внешнеполитической стратегии, каждой из стран региона необходима объективная развернутая оценка сущностных региональных интересов каждого из внешних игроков в условиях гибели международного права и деградации международных институтов, оказавшихся либо втянутыми в реализацию политических планов отдельных государств (ООН), либо ставших инструментами вмешательства в дела суверенных государств (ОБСЕ). Необходимо признать, что прецеденты искусственного раздела Югославии, а уже в новейшее время — признания независимости Косова, Абхазии и Южной Осетии, происходящее в Ливии, Сирии означают: международное право, изначально содержавшее в себе противоречие двух принципов — принципа территориальной целостности и принципа самоопределения — уже не способно выполнять роль правового регулятора международных отношений. И нет никаких гарантий, что прецеденты передела границ и признания разнообразных сепаратистских проектов не будут повторены в любом из регионов мира, включая Центральную Азию и Кавказ.
И, наконец, третья, и главная, из парадигм, которые в обозримой перспективе будут определять развитие всех, без исключения, международных процессов. На известную дихотомию «Север-Юг», накладывается новая, связанная с ростом глобальной конкуренции ведущих мировых центров силы за контроль над ресурсами вообще и над энергоресурсами в частности. Современный глобальный финансовый кризис одновременно означает и обострение кризиса классической либеральной демократии. Глобализация привела к окончательной девальвации всех универсалистских проектов эпохи модерна — либерально-демократического, социалистического и прочих. Реальность ближнесрочной перспективы — это мир, состоящий из тоталитарных и авторитарных режимов, конкурентно противостоящих друг другу в условиях жестокой борьбы с системными кризисами капитализма. А всякий глобальный кризис, как правило, заканчивается глобальной войной за переустройство и передел мира. Так, обозначенную кризисную триаду заключает неизбежная борьба за доступ к энергоносителям и иным стратегическим ресурсам.
Ресурсный потенциал, да и вообще потенциал развития в мире не растет, а уменьшается, ergo обостряется конкуренция между ведущими центрами силы. Эта конкуренция через различные инструменты — глобализацию, регионализацию, блокотворчество — создает новую конфигурацию соотношения сил и интересов между великими державами. На Западе уже звучат — пока, правда, полуофициальные — призывы сделать военно-политический блок НАТО ответственным за обеспечение доступа стран-членов к зарубежным ресурсам и даже доступа компаний этих стран к инвестициям и контролю над этими ресурсами. Государства-корпорации неизбежно будут вступать в конфликты, включая и военные, как друг с другом, так и со странами, которые окажутся намерены сохранить свой ресурсный суверенитет. В условиях стремительно растущего дефицита энергоносителей перед импортозависимыми государствами «Севера» неизбежно встанет задача получения более надежных гарантий поставок, нежели простые рыночные контракты, решить которую можно будет только одним способом — силовыми методами оспаривая национальный суверенитет стран-экспортеров. Не случайно к концу XX в. принципиально меняется характер происходящих войн и конфликтов. На смену войнам территориальным и межгосударственным пришли конфликты с высокой степенью вмешательства внешнего фактора. Это гражданские конфликты с внешним влиянием, миротворческие операции и межнациональные пограничные конфликты с участием международных контингентов, «гуманитарные интервенции» и т.д. Именно они становятся наиболее эффективным инструментом десуверенизации национальных государств, обладающих той или иной категорией ресурсов.
Центральная Азия, включая Каспийский бассейн, является одним из регионов — обладателей углеводородных ресурсов, и хотя их потенциал довольно часто преувеличивается, тем не менее, он достаточен для превращения региона в одно из мест приложения глобальных конфликтов недалекого будущего, в одну из площадок глобального противоборства. Динамично растущее усугубление международной поляризации есть геополитическая данность, независящая от деклараций public politique. Признание этих и ряда иных геоэкономических и геополитических реалий ставит на повестку дня необходимость кардинальных изменений в национальных внешнеполитических концепциях развивающихся и до конца не состоявшихся стран, к категории которых, безусловно, относятся страны центральноазиатского и кавказского регионов.
Кое-что о коммерческих интересах администрации США
До подписания крупнейших контрактов о поставках нефти между США и Казахстаном в 1993-1994 гг. Центральная Азия скорее не воспринималась как регион, важный с экономической точки зрения. В 1997 г. тогдашний заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт сформулировал основные представления о жизненно важных стратегических интересах США в Центральной Азии. Именно коммерческая заинтересованность американских нефтяных компаний в эксплуатации углеводородных месторождений породила специфический, геоэкономический по своей сути, интерес администрации США к ситуации в регионе.
Реализация стратегических установок США в Центральной и Южной Азии призвана обеспечить долговременный характер американского военно-политического присутствия в регионе, где, помимо интересов нефтегазовых корпораций, сосредоточился грандиозный конфликтогенный потенциал, умелое управление которым могло обеспечить статус США как «единственной сверхдержавы». Нейтрализация России и Китая, превращение Ирана в непосредственный объект американской политики, учет определенных интересов региональных союзников — Пакистана, Саудовской Аравии, Турции, вовлечение в этот круг Индии — таковы основные компоненты предполагаемого регионального устройства.
Каспийский регион рассматривается в большей степени лишь как резервный бассейн углеводородов стратегического значения. США заинтересованы здесь не столько в добыче, сколько в установлении своего контроля над ресурсами и их консервации на будущее. Каспийская нефть может стать более значимой в случае снижения добычи нефти по политическим причинам в каком-нибудь другом месте планеты. В рамках национальной энергетической стратегии США (CNES) создание энергетической системы, альтернативной Персидскому заливу, является ключевым фактором в установлении американского контроля над мировым «энергетическим равновесием». В рамках долгосрочного планирования предполагается установить непосредственный контроль над углеводородными запасами центральноазиатского региона и не допустить, чтобы ресурсы Прикаспия попали в распоряжение стран, которые США считают своими стратегическими оппонентами и конкурентами.
В 1991-1992 годах именно энергоресурсная заинтересованность стала одним из факторов разработки американскими спецслужбами в сотрудничестве с пакистанской ISI, Службой общей разведки Саудовской Аравии и британской MI-6 проекта «Талибан». Работа по созданию в Афганистане подконтрольной силы, способной обеспечить строительство Трансафганского газопровода (ТАГ, или ТАПИ — Туркмения-Афганистан-Пакистан-Индия) в интересах близкой к тогдашней администрации Клинтона компании Unocal. Однако примерно к 1998-1999 гг. становится очевидной неспособность альянса спецслужб управлять созданной силой, а заодно и неспособность самих талибов объединить и сделать управляемой страну. Проект «Талибан» был деактуализирован, началась разработка нового проекта, условно именуемого «борьбой с международным терроризмом». Позиционирование «Талибана» меняется с этого момента полярно, в информационном сопровождении американских внешнеполитических операций ключевой фигурой становится в высшей степени демонизированная фигура Осамы бен Ладена. Первым знаком изменения тактики США в Афганистане стали бомбежки лагерей моджахедов в августе 1998 г.
Как долго будет доминировать эта тенденция, сказать трудно. Но то, что бесполярный мир неустойчив — вполне очевидно, и рано или поздно, но ему на смену придет новое биполярное или многоцентричное мироустройство.
Парадигмы международных процессов
Сферы влияния держав и страны-сателлиты всегда были и останутся фактами международной жизни. Новые реалии стремительно трансформирующейся мировой системы международных отношений элементарно сокращают поле возможного маневрирования для политических элит постсоветских лимитрофов в их внешнеполитическом планировании. Это отчетливо было обозначено действиями России на Кавказе в августе 2008 г., и это — первая из парадигм, заставляющая подвергнуть сомнению возможность продолжения той политики широкого маневра, которая собственно понимается под «многовекторностью». Ситуация конфликта глобальных игроков — вот то поле, на котором будет происходить дальнейшее развитие региональной подсистемы международных отношений.
Вторая из необходимых парадигм состоит в том, что для определения отвечающей истинным национальным интересам внешнеполитической стратегии, каждой из стран региона необходима объективная развернутая оценка сущностных региональных интересов каждого из внешних игроков в условиях гибели международного права и деградации международных институтов, оказавшихся либо втянутыми в реализацию политических планов отдельных государств (ООН), либо ставших инструментами вмешательства в дела суверенных государств (ОБСЕ). Необходимо признать, что прецеденты искусственного раздела Югославии, а уже в новейшее время — признания независимости Косова, Абхазии и Южной Осетии, происходящее в Ливии, Сирии означают: международное право, изначально содержавшее в себе противоречие двух принципов — принципа территориальной целостности и принципа самоопределения — уже не способно выполнять роль правового регулятора международных отношений. И нет никаких гарантий, что прецеденты передела границ и признания разнообразных сепаратистских проектов не будут повторены в любом из регионов мира, включая Центральную Азию и Кавказ.
И, наконец, третья, и главная, из парадигм, которые в обозримой перспективе будут определять развитие всех, без исключения, международных процессов. На известную дихотомию «Север-Юг», накладывается новая, связанная с ростом глобальной конкуренции ведущих мировых центров силы за контроль над ресурсами вообще и над энергоресурсами в частности. Современный глобальный финансовый кризис одновременно означает и обострение кризиса классической либеральной демократии. Глобализация привела к окончательной девальвации всех универсалистских проектов эпохи модерна — либерально-демократического, социалистического и прочих. Реальность ближнесрочной перспективы — это мир, состоящий из тоталитарных и авторитарных режимов, конкурентно противостоящих друг другу в условиях жестокой борьбы с системными кризисами капитализма. А всякий глобальный кризис, как правило, заканчивается глобальной войной за переустройство и передел мира. Так, обозначенную кризисную триаду заключает неизбежная борьба за доступ к энергоносителям и иным стратегическим ресурсам.
Ресурсный потенциал, да и вообще потенциал развития в мире не растет, а уменьшается, ergo обостряется конкуренция между ведущими центрами силы. Эта конкуренция через различные инструменты — глобализацию, регионализацию, блокотворчество — создает новую конфигурацию соотношения сил и интересов между великими державами. На Западе уже звучат — пока, правда, полуофициальные — призывы сделать военно-политический блок НАТО ответственным за обеспечение доступа стран-членов к зарубежным ресурсам и даже доступа компаний этих стран к инвестициям и контролю над этими ресурсами. Государства-корпорации неизбежно будут вступать в конфликты, включая и военные, как друг с другом, так и со странами, которые окажутся намерены сохранить свой ресурсный суверенитет. В условиях стремительно растущего дефицита энергоносителей перед импортозависимыми государствами «Севера» неизбежно встанет задача получения более надежных гарантий поставок, нежели простые рыночные контракты, решить которую можно будет только одним способом — силовыми методами оспаривая национальный суверенитет стран-экспортеров. Не случайно к концу XX в. принципиально меняется характер происходящих войн и конфликтов. На смену войнам территориальным и межгосударственным пришли конфликты с высокой степенью вмешательства внешнего фактора. Это гражданские конфликты с внешним влиянием, миротворческие операции и межнациональные пограничные конфликты с участием международных контингентов, «гуманитарные интервенции» и т.д. Именно они становятся наиболее эффективным инструментом десуверенизации национальных государств, обладающих той или иной категорией ресурсов.
Центральная Азия, включая Каспийский бассейн, является одним из регионов — обладателей углеводородных ресурсов, и хотя их потенциал довольно часто преувеличивается, тем не менее, он достаточен для превращения региона в одно из мест приложения глобальных конфликтов недалекого будущего, в одну из площадок глобального противоборства. Динамично растущее усугубление международной поляризации есть геополитическая данность, независящая от деклараций public politique. Признание этих и ряда иных геоэкономических и геополитических реалий ставит на повестку дня необходимость кардинальных изменений в национальных внешнеполитических концепциях развивающихся и до конца не состоявшихся стран, к категории которых, безусловно, относятся страны центральноазиатского и кавказского регионов.
Кое-что о коммерческих интересах администрации США
До подписания крупнейших контрактов о поставках нефти между США и Казахстаном в 1993-1994 гг. Центральная Азия скорее не воспринималась как регион, важный с экономической точки зрения. В 1997 г. тогдашний заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт сформулировал основные представления о жизненно важных стратегических интересах США в Центральной Азии. Именно коммерческая заинтересованность американских нефтяных компаний в эксплуатации углеводородных месторождений породила специфический, геоэкономический по своей сути, интерес администрации США к ситуации в регионе.
Реализация стратегических установок США в Центральной и Южной Азии призвана обеспечить долговременный характер американского военно-политического присутствия в регионе, где, помимо интересов нефтегазовых корпораций, сосредоточился грандиозный конфликтогенный потенциал, умелое управление которым могло обеспечить статус США как «единственной сверхдержавы». Нейтрализация России и Китая, превращение Ирана в непосредственный объект американской политики, учет определенных интересов региональных союзников — Пакистана, Саудовской Аравии, Турции, вовлечение в этот круг Индии — таковы основные компоненты предполагаемого регионального устройства.
Каспийский регион рассматривается в большей степени лишь как резервный бассейн углеводородов стратегического значения. США заинтересованы здесь не столько в добыче, сколько в установлении своего контроля над ресурсами и их консервации на будущее. Каспийская нефть может стать более значимой в случае снижения добычи нефти по политическим причинам в каком-нибудь другом месте планеты. В рамках национальной энергетической стратегии США (CNES) создание энергетической системы, альтернативной Персидскому заливу, является ключевым фактором в установлении американского контроля над мировым «энергетическим равновесием». В рамках долгосрочного планирования предполагается установить непосредственный контроль над углеводородными запасами центральноазиатского региона и не допустить, чтобы ресурсы Прикаспия попали в распоряжение стран, которые США считают своими стратегическими оппонентами и конкурентами.
В 1991-1992 годах именно энергоресурсная заинтересованность стала одним из факторов разработки американскими спецслужбами в сотрудничестве с пакистанской ISI, Службой общей разведки Саудовской Аравии и британской MI-6 проекта «Талибан». Работа по созданию в Афганистане подконтрольной силы, способной обеспечить строительство Трансафганского газопровода (ТАГ, или ТАПИ — Туркмения-Афганистан-Пакистан-Индия) в интересах близкой к тогдашней администрации Клинтона компании Unocal. Однако примерно к 1998-1999 гг. становится очевидной неспособность альянса спецслужб управлять созданной силой, а заодно и неспособность самих талибов объединить и сделать управляемой страну. Проект «Талибан» был деактуализирован, началась разработка нового проекта, условно именуемого «борьбой с международным терроризмом». Позиционирование «Талибана» меняется с этого момента полярно, в информационном сопровождении американских внешнеполитических операций ключевой фигурой становится в высшей степени демонизированная фигура Осамы бен Ладена. Первым знаком изменения тактики США в Афганистане стали бомбежки лагерей моджахедов в августе 1998 г.
Неудача с использованием талибов в интересах компаний вывела на первый план геостратегические интересы, принятие закона о стратегии «Шелкового пути» Конгрессом в мае 1999 г. дополнительно акцентировало важность комплексного достижения геостратегических и геоэкономических интересов США в Центральной Азии.
Иран, Россия и милитаризация Каспия
Именно в этой плоскости необходимо рассматривать и происходившую весь постсоветский период при поддержке США (и продолжающуюся) милитаризацию Каспия.
Вопрос иностранного (некаспийского) присутствия на Каспии формально был определен для нынешнего времени решением Каспийского саммита глав государств в Баку в ноябре 2010 года. В соответствии с соглашением, подписанном на этом саммите главами всех пяти государств, «обеспечение безопасности на Каспии является прерогативой прикаспийских государств».
Иранская позиция по Каспию в большей степени имеет геополитическое наполнение, нежели определяется экономическими факторами. Основные месторождения нефти и газа Ирана сосредоточены в южных и западных районах страны, иранская сторона не разрабатывает каспийский шельф и до сих пор активно отказывается от любых предложений начать разведывательные работы на Каспии. Повлиять на позицию Ирана может лишь сложившаяся вокруг этой страны международная обстановка. Солидарно с Ираном, Россия в решении проблемы статуса Каспия руководствуется вопросами безопасности, настаивая на закреплении в Конвенции о правовом статусе Каспийского моря положения о недопустимости появления в регионе третьих стран. В контексте продолжающегося обсуждения сценариев возможного расширения НАТО за счет ряда стран постсоветского пространства и устремлений США к расширению своего присутствия данный подход не лишен основания. Выступая на саммите в Баку, президент России недвусмысленно дал понять, что, если страны региона в какой-то момент ослабят взаимодействие, нет сомнений, что каспийскими вопросами захотят заниматься другие государства, которые никакого отношения к Каспию не имеют, но которым "интересно здесь появиться для решения собственных экономических, а то и политических задач". Эта реплика в первую очередь актуальна в отношении Азербайджана, наиболее тесно из всех прикаспийских государств сотрудничающего в военной сфере с США и НАТО, и в том числе – в военно-морской сфере.
Общая тенденция мирового развития – уход от глобализации в сторону регионализации, означает, что страны региона должны управлять своими процессами самостоятельно, исключая внешнее, внерегиональное вмешательство. Этого понимания нет в Баку и в Ашхабаде. Слабыми звеньями каспийского процесса являются Азербайджан и Туркмения. Их позиция по строительству Транскаспийского трубопровода, помимо того, что противоречит подписанным и ими же многосторонним соглашениям, является прагматично сиюминутной и конфликтогенной. Заявления азербайджанских и туркменских политиков и экспертов свидетельствуют об определенной готовности этих двух сторон к конфликту на Каспии при условии поддержки со стороны США и ЕЭС. При этом у всех сторон, вовлеченных в каспийский конфликт, есть понимание того, что одной из целей американского внедрения в регион является создание площадки для атаки против Ирана. По словам азербайджанского военного эксперта Узеира Джафарова, официальный Баку прекрасно понимает, какими будут последствия этого удара. «Если мы допустим какие-то серьезные шаги по отношению к этой стране, то Азербайджан столкнется с определенными проблемами и трудностями. Однако на Каспии есть хорошая возможность для сотрудничества между США и Азербайджаном», – заявил У.Джафаров. По его словам, Иран и Россия заинтересованы в отсутствии третьих стран в регионе Каспия, но «если американцы будут активно помогать Азербайджану, то тогда России не останется другого выхода, как смириться с данным положением дел». Но если Туркмения с Азербайджаном начнут строить транскапийский трубопровод, нельзя исключать и мгновенной активизации иранских, а может и российских, вооруженных сил, диверсионной деятельности, то есть, перехода пока дипломатического конфликта в военную плоскость.
Российский военный потенциал на Каспии превосходящий суммарные возможности всех других каспийских государств лишает их возможности проводить некую инициативную политику в регионе. Совпадение основных геополитических интересов России и Ирана, в сочетании с реалистической политикой Казахстана, создает любопытную конфигурацию потенциального конфликта.
Комментариев нет:
Отправить комментарий