Сообщения
Кому читать Акунина
И так ли уж безобидна его игра?
Уже двадцать лет подряд Борис Акунин со своим «новым детективом» лидирует в книжных рейтингах и топах продаж. По величине тиражей и покупательской востребованности ему нет равных.
Конкуренцию Акунину способна составить только Дарья Донцова, но и то лишь по количеству написанных в год романов. Если Акунин умудряется издать чуть ли ни одновременно два-три своих шедевра (как, например, сейчас: сразу после первого тома «Истории Российского государства» у него вышло еще и две исторических повести), то Донцова выдает ежегодно по четыре детектива.
По опубликованным недавно российским Центром изучения общественного мнения результатам в прошлом году оба этих автора опять признаны наиболее популярными у русского читателя. «Лит.газета» по этому поводу пишет: «Во времена Горького, Куприна и Л.Андреева тоже выходило огромное количество чтива для невзыскательной публики. Но популярную серию про сыщика Ната Пинкертона никто не считал литературой и не проводил по этой макулатуре пресс-конференций и дискуссий. Акунин и Донцова создают декоративный, искусственный кукольный мир, лишая литературу ее исконной серьезности, ее почти сакрального ореола».
Но что поделаешь, либеральная революция 90-х гг. подкосила российскую литературу под самый корень. Сегодня считается, что та или иная книга заслуживает внимания, только если она увлекательно написана. И больше того — только если она содержит хоть какую-то тайну. Акунинские романы напичканы этими тайнами под завязку. Причем открывает он их очень дозировано и скупо, постоянно, как наркодилер наркомана, удерживая читателя на игле.
Загадочно у Акунина все, вплоть до имени его главного героя и своего собственного тоже. Так, о секрете его псевдонима мы узнаем, прочитав уже почти два десятка акунинских книг — в фандоринском романе «Алмазная колесница». Оказывается, по-японски акунин означает подлец. Имеется в виду подлец ниндзя, участник одной из древнейших японских бандитских группировок, в совершенстве владеющих искусством убивать.
«Алмазная колесница» — это роман-приквел, он раскрывает предысторию прежде написанных книг. Здесь становятся понятны многие тайны искусства сыскаря Фандорина и самого писателя Акунина. Это исторический детектив, верней сразу два в одном флаконе. В первом Фандорин ловит японского диверсанта, действовавшего в 1905 году в России, а из второго мы узнаем то, чего сам Фандорин уже никогда не узнает. Акунин в «Алмазной колеснице» умудряется совершить пируэт, похожий на то, как змея заглатывает собственный хвост.
Оказывается, пойманный Фандориным и покончивший с собой диверсант — не кто иной, как родной сын самого Фандорина. Когда он еще молодым статским советником служил в качестве атташе в русском посольстве в Японии, у него был роман с знаменитой проституткой, оказавшейся ниндзя и дочерью ниндзя. Они-то оба и научили молодого сыщика всяким хитростям, благодаря которым потом ему в России не было равных. Любовница-ниндзя под конец имитировала свою смерть, чтобы Фандорин забыл о ней и она смогла вырастить без его ведома его же сына.
Впрочем, всего этого Акунин так уж прямо открытым текстом в книге не говорит, но кое-что сопоставив, внимательный читатель сообразит сам. Акунин любит подсовывать читателю такие задачки, решение которых на многое проливает свет. Что Б.Акунин — псевдоним, знают все. Но не все помнят, что Борисом Акуниным он стал подписываться много позже. Сперва ему было важно, что в Б.Акунине заложена ироническая усмешка — дескать, я почти такой же анархист, каким был Бакунин, только в литературе. В сочетании с японским толкованием фамилии эта ирония звучит еще сильней.
Не все просто и с его главным героем. Как и в случае с псевдонимом, это тонкая постмодернистская игра. В своем роде литературная инсталляция: берется какой-нибудь всем известный литературный объект и видоизменяется так, что его уже не узнать. Поклонники серии французских романов о Фантомасе находят в Фандорине пародийный намек на преследовавшего Фантомаса сыскаря-репортера Фандора. Но это скорей совпадение. Тут прослеживается аналогия поинтересней, связанная с великим Чеховым.
Совершенно точно можно утверждать, что Фандорин — производное от чеховского доктора Дорна из «Чайки». Не случайно в другом историческом романе Акунина «Алтын-толобас» — о поисках таинственной библиотеки Ивана Грозного — прапрадед Фандорина называется несколько иначе — Корнелиусом фон Дорном. Да и вряд ли будет ошибкой, если я скажу, что и сам Акунин тоже весь вырос из чеховской «Чайки». Среди изданных за последнее время книг Акунина есть одна, написанная им намного раньше — это книга-перевертыш «Чайка». Открываешь ее с одного конца — читаешь всем известную чеховскую пьесу. Открываешь с другого конца — читаешь написанное уже Акуниным продолжение чеховской «Чайки». Так вот свою «Чайку», он сочинил еще до того, как начал издавать романы о сыщике Фандорине.
Суть во второй пьесе в следующем. По Акунину получается, что доктор Дорн скрыл от читателей чеховской пьесы, что Треплев вовсе не застрелился, а его застрелили. Не мог же он, в самом деле, выстрелить себе в правое ухо так, чтобы пуля вышла через правый глаз. И вот доктор Дорн начинает расследование. В результате выясняется, что мотивы и возможности для того, чтобы убить Треплева, были у каждого из персонажей чеховской «Чайки». Таким образом, утверждает Акунин, Треплева убил кто-то из его же круга. Интеллигентный Чехов об этом, естественно, даже не догадывался.
Чем расследование заканчивается, я рассказывать, наверное, не должен. Скажу лишь, что именно после того, как Акунин весьма круто разобрался с чеховскими персонажами, он неожиданно воспылал страстью к дальнейшей литературной эквилибристике. Когда-нибудь литературоведы, возможно, станут, как сегодня в романах Набокова, отыскивать в акунинских книгах намеки, параллели и заимствования из произведений бог знает каких романистов, кинорежиссеров и художников. А пока что мы читаем их как приключенческое чтиво, не догадываясь, что этот литературный ниндзя совершенно серьезно вздумал поиграть с нами в прятки, как с детьми. Хорошо хоть с Фандориным разобрались — из чеховского Дорна он превратился в Ван Дорна, затем по правилам русской речи ван перешло в фон, или прямо в фан, плюс изменилось окончание, и мы получили таким образом Фандорина.
Акунин — странный писатель. Обычно как бывает в русской литературе? Человеку хочется писать, потому что ему есть что сказать, или, по крайней мере, лично ему так кажется. И он пишет, с мукой набираясь писательского опыта.
С Акуниным все получилось наоборот. Он из тех редких филологов-переводчиков (по специальности, между прочим, японист), которые до тонкостей изучили теорию и практику литературного ремесла и считают, что им известно, как надо писать романы. Это знание Акунину пригодилось: в трудные «годы перемен» он сообразил, что детективами можно неплохо зарабатывать себе на жизнь, и втянулся в сочинительство фандоринской эпопеи. Но беда в том, что парадоксальным образом своим даром он вскоре стал тяготиться. Это с каждой новой книгой было все заметней и заметней.
Вначале Акунин позиционировал себя как стилизатор. Ему нравилось играть искусно воссозданными образцами чужого языка и стиля. С этого он начинал как писатель, и вроде бы небезуспешно. Вспомним хоть ту же «Чайку». Но надолго его не хватило. Он погнался за количеством и ударился в дешевую беллетристику.
Теперь своими плоскими двумерными образами и обедненным языком книги Акунина настолько напоминают примитивный лубок, что впору говорить о «новой лубочной литературе». В ХIХ и начале ХХ века среди простолюдинов, кроме ярко размалеванных досок, были в ходу еще и дешевые лубочные книжки с любовными и занимательными историями. Обычно в них сокращенно и популярно излагались известные классические произведения или использовались их сюжеты. В конце ХХ века к этому же приему стали прибегать и постмодернисты. Но классику они использовали редко, чаще — массовую литературу, подвергая ее ерничанью или скрытому осмеянию. Так, между прочим, написана «Лолита» Набокова, о чем писатель сам же и рассказывает в авторском послесловии к роману. Но далеко не все подобные опусы постмодернистов, верней, очень немногие из них получили широкий резонанс и признание читателей.
Совершенно иная популярность и у исторических детективов Акунина. Наверное, потому, что они отличаются слишком уж откровенным ерничаньем, недоброй усмешкой, и наряду с занимательностью преследуют еще и псевдопросветительские цели. Все приводимые писателем исторические и научные факты обычно почему-то хочется перепроверить. Читателя не оставляет подозрение, что Акунин готов соврать не моргнув глазом. К тому же он, будучи записным либералом и поборником настроений Болотной площади, слишком уж любит, скажем так — проводить параллели с современной Россией и навязывать читателю свои рецепты, как лучше обустроить страну.
Все это присуще и написанной им как бы для детей стартовой повести серии «Жанры», тоже, кстати, с лубочным названием — «Детская книга». Только детям давать читать ее вряд ли надо. Книга производит угнетающее впечатление и вызовет у ребенка скорей отторжение, чем интерес к литературе. Даже взрослый читатель пролистывает повесть с недоумением, так и не поняв, кому она адресована.
В аннотации к «Детской книге» Акунин поясняет, что задуманный им многотомный проект — это «попытка создания своеобразного инсектариума жанровой литературы, каждый из пестрых видов и подвидов которой будет представлен одним „классическим” экземпляром».
Сколько же еще книг собирается написать Акунин, если учесть, что этих «видов и подвидов», начиная с древних времен, не сосчитать на пальцах? Похоже, он замахнулся на все литературное мироздание. Так он, чего доброго, сочинит нам и новую «Илиаду» с «Одиссеей» и Библию в придачу. В аннотации «классический экземпляр» закавычен. Это означает, что каждый такой «экземпляр» будет a la classic, т.е. пародией на классику. Не удивлюсь, если Акунин и в самом деле однажды спародирует нам все четыре Евангелия, а там еще и пару-тройку библейских апокрифов. На радость Ватикану и римскому папе.
С другой стороны, Акунину не позавидуешь. Пародировать хорошие вещи — дело трудное и не благодарное. Что ни говори, а пародия должна быть остроумней, изощренней оригинала — иначе дело не стоит выеденного яйца.
Так первый же блин у него получился комом: с «Детской книгой», как бы пародирующей советскую детскую литературу, вышел облом. Повесть о советском школьнике, с легкостью бабочки порхающем из одного исторического времени в другое, начинается действительно как пародия. Со сказочной фразы: «Жил-был на свете, а точнее, в столице Российской Федерации городе Москве, один мальчик, а если точнее, ученик шестого класса по прозвищу Ластик. И вот однажды, а если точнее, 29 сентября…» и дальше в том же духе. У читателя уже от этих корявых строк — во рту оскомина. Потом с места в карьер с несчастным Ластиком начинают происходить необыкновенные чудеса.
Для ясности замечу, что Ластик — это производное от Эраста, тоже Фандорина, но не знаменитого сыщика, а его правнука, пионера, живущего в нашем недавнем советском прошлом. Его неожиданно посещает дальний родственник, профессор Ван Дорн (опять поклон Чехову!), и уговаривает поучаствовать в спасении человечества от страшных бед и потрясений. Ластик через хронодыру отправляется в 1914 год, чтобы найти Райское Яблоко (загадочный алмаз чистейшей воды и весом в 64 карата). Когда-то его потерял самый первый из рода Дорнов, тамплиер по прозвищу Тео Крестоносец. (Удивительно, что ищут не Чашу Грааля!)
Так вот это Райское Яблоко необходимо найти и изолировать от мира, иначе, если с ним что-нибудь сделать — например, попытаться огранить, — произойдет страшнейшая историческая катастрофа — например, революция или мировая война. (Намек на ужасы, пережитые большевистской Россией).
Ластику удается разыскать этот проклятый кристалл, но события принимают неожиданный оборот, и главный герой попадает теперь уже в начало XVII века. Во времена Бориса Годунова, Лжедмитрия и Марины Мнишек. Тут автор упивается пронзительно написанными картинами отсталой, темной Древней Руси. Акунина несет в разнос и… его Ластик, к неописуемому своему изумлению, обнаруживает, что роль Лжедмитрия играет тоже советский подросток, чуть ли ни из соседней Московской школы. Только он шагнул в хронодыру несколькими годами раньше. (У читателя возникает нехорошее подозрение, что этих хрононавтов в «Детской книге» будет не меньше, чем в России было космонавтов…)
Вот такую жанровую пародию на детскую литературу закатил нам Акунин. Чего только в ней не находишь: коварных шляхтичей, кровавых крестоносцев, принцессу киевскую Анну Ярославну, ставшую королевой Франции. Вперемешку с ними иногда нам вспоминаются детские стишки Агнии Барто и Михалкова. А натянут весь этот сюжет на каркас сказки Алексея Толстого о золотом ключике — сюжетная схема похожая. Как призраки, витают здесь тени и папы Карло, и Карабаса-Барабаса, и кота Базилио.
Кстати, у Толстого, кроме сказки о Буратино, есть еще и фантастическая повесть «Аэлита». Ее Акунин тоже не забыл. В «Детской книге» речь не только о тайнах французских тамплиеров и квасном российском быте. После всего этого в ход идут трансмутационные пушки — о них Ластик узнает, опять перепорхнув, как бабочка, в середину нашего с вами ХХI века.
Но тут фантазия Акунина то ли иссякла, то ли он решил приберечь ее для соответствующего жанра. Всерьез малолетку Ластика интересуют разве что гастрономические подробности — где что едят. Его сильно огорчает то, как примитивно питаются люди нашего будущего. Откушав их деликатесов, он испытывает острое желание вернуться в современность. Что в итоге и происходит. Ну а там с ним вообще случаются чудеса, нам взрослым совершенно не понятные.
Мотив порхающей бабочки в «Детской книге» не случаен. Как и загадочный «инсектариум» в аннотации, в которой Акунин рассказывает, как подобно насекомым, собирается коллекционировать «энтомологические виды и подвиды» жанров. Но дело тут не в аналогии с насекомыми. И даже не в японской танке о том, что исторические эпохи меняются, как взмахи бабочкиных крыл. Нет, это прямой отсыл к Набокову, всю жизнь увлекавшемуся энтомологией и даже составившему научный каталог бабочек. А конкретно, это тонкий намек, что, дескать, в литературе Набоков тоже, как Акунин сегодня, занимался пародированием современных ему и казавшихся смешными авторов. Одним словом, Акунин, перефразируя Маяковского, хочет сказать, что он себя под Набоковым чистит, как Маяковский себя чистил под Лениным. Или что-то в этом роде. Оно верно, Набоков пародировал… Но делал он это в сто солнц ярче и изысканней, чем делает сегодня Акунин.
Интересно, как вообще ему в голову пришла идея проекта «Жанры». Тут все просто. В фандоринском цикле Акунин своего сыщика представил нам уже во всех возможных и невозможных ипостасях. И только про детство рассказать почему-то забыл. И тогда он придумал написать эту «Детскую книгу». Именно как a la classic. Но сказав «а», обычно хочется сказать «б». Тем более что к тому времени он весь уже исписался и вопрос стоял круто — либо уходить из беллетристики (и терять огромные гонорары), либо придумать себе совершенно новую беллетристическую нишу. Литературную хронодыру. И Акунин придумал!..
Вслед за «Детской книгой» он в этой серии, как обещал, уже издал повесть «Квест», «Шпионский роман» и «Фантастику». А недавно вышедший первый том задуманной им десятитомной «Истории Российского государства» — не пародия ли это на «Историю» Карамазина?
Как бы то ни было, акунинская игра в жанры продолжается. Но так ли уж она безобидна, эта игра, — задается вопросом «Литературная газета». Не случайно теперь уже бытует мнение, что нескончаемой лавиной своих жанров и литературных подвидов он вознамерился постепенно перекодировать все наше культурное сознание. Пользуясь тем, что оно стало очень уж хрупким и податливым.
Конкуренцию Акунину способна составить только Дарья Донцова, но и то лишь по количеству написанных в год романов. Если Акунин умудряется издать чуть ли ни одновременно два-три своих шедевра (как, например, сейчас: сразу после первого тома «Истории Российского государства» у него вышло еще и две исторических повести), то Донцова выдает ежегодно по четыре детектива.
По опубликованным недавно российским Центром изучения общественного мнения результатам в прошлом году оба этих автора опять признаны наиболее популярными у русского читателя. «Лит.газета» по этому поводу пишет: «Во времена Горького, Куприна и Л.Андреева тоже выходило огромное количество чтива для невзыскательной публики. Но популярную серию про сыщика Ната Пинкертона никто не считал литературой и не проводил по этой макулатуре пресс-конференций и дискуссий. Акунин и Донцова создают декоративный, искусственный кукольный мир, лишая литературу ее исконной серьезности, ее почти сакрального ореола».
Но что поделаешь, либеральная революция 90-х гг. подкосила российскую литературу под самый корень. Сегодня считается, что та или иная книга заслуживает внимания, только если она увлекательно написана. И больше того — только если она содержит хоть какую-то тайну. Акунинские романы напичканы этими тайнами под завязку. Причем открывает он их очень дозировано и скупо, постоянно, как наркодилер наркомана, удерживая читателя на игле.
Загадочно у Акунина все, вплоть до имени его главного героя и своего собственного тоже. Так, о секрете его псевдонима мы узнаем, прочитав уже почти два десятка акунинских книг — в фандоринском романе «Алмазная колесница». Оказывается, по-японски акунин означает подлец. Имеется в виду подлец ниндзя, участник одной из древнейших японских бандитских группировок, в совершенстве владеющих искусством убивать.
* * *
«Алмазная колесница» — это роман-приквел, он раскрывает предысторию прежде написанных книг. Здесь становятся понятны многие тайны искусства сыскаря Фандорина и самого писателя Акунина. Это исторический детектив, верней сразу два в одном флаконе. В первом Фандорин ловит японского диверсанта, действовавшего в 1905 году в России, а из второго мы узнаем то, чего сам Фандорин уже никогда не узнает. Акунин в «Алмазной колеснице» умудряется совершить пируэт, похожий на то, как змея заглатывает собственный хвост.
Оказывается, пойманный Фандориным и покончивший с собой диверсант — не кто иной, как родной сын самого Фандорина. Когда он еще молодым статским советником служил в качестве атташе в русском посольстве в Японии, у него был роман с знаменитой проституткой, оказавшейся ниндзя и дочерью ниндзя. Они-то оба и научили молодого сыщика всяким хитростям, благодаря которым потом ему в России не было равных. Любовница-ниндзя под конец имитировала свою смерть, чтобы Фандорин забыл о ней и она смогла вырастить без его ведома его же сына.
Впрочем, всего этого Акунин так уж прямо открытым текстом в книге не говорит, но кое-что сопоставив, внимательный читатель сообразит сам. Акунин любит подсовывать читателю такие задачки, решение которых на многое проливает свет. Что Б.Акунин — псевдоним, знают все. Но не все помнят, что Борисом Акуниным он стал подписываться много позже. Сперва ему было важно, что в Б.Акунине заложена ироническая усмешка — дескать, я почти такой же анархист, каким был Бакунин, только в литературе. В сочетании с японским толкованием фамилии эта ирония звучит еще сильней.
Не все просто и с его главным героем. Как и в случае с псевдонимом, это тонкая постмодернистская игра. В своем роде литературная инсталляция: берется какой-нибудь всем известный литературный объект и видоизменяется так, что его уже не узнать. Поклонники серии французских романов о Фантомасе находят в Фандорине пародийный намек на преследовавшего Фантомаса сыскаря-репортера Фандора. Но это скорей совпадение. Тут прослеживается аналогия поинтересней, связанная с великим Чеховым.
Совершенно точно можно утверждать, что Фандорин — производное от чеховского доктора Дорна из «Чайки». Не случайно в другом историческом романе Акунина «Алтын-толобас» — о поисках таинственной библиотеки Ивана Грозного — прапрадед Фандорина называется несколько иначе — Корнелиусом фон Дорном. Да и вряд ли будет ошибкой, если я скажу, что и сам Акунин тоже весь вырос из чеховской «Чайки». Среди изданных за последнее время книг Акунина есть одна, написанная им намного раньше — это книга-перевертыш «Чайка». Открываешь ее с одного конца — читаешь всем известную чеховскую пьесу. Открываешь с другого конца — читаешь написанное уже Акуниным продолжение чеховской «Чайки». Так вот свою «Чайку», он сочинил еще до того, как начал издавать романы о сыщике Фандорине.
Суть во второй пьесе в следующем. По Акунину получается, что доктор Дорн скрыл от читателей чеховской пьесы, что Треплев вовсе не застрелился, а его застрелили. Не мог же он, в самом деле, выстрелить себе в правое ухо так, чтобы пуля вышла через правый глаз. И вот доктор Дорн начинает расследование. В результате выясняется, что мотивы и возможности для того, чтобы убить Треплева, были у каждого из персонажей чеховской «Чайки». Таким образом, утверждает Акунин, Треплева убил кто-то из его же круга. Интеллигентный Чехов об этом, естественно, даже не догадывался.
Чем расследование заканчивается, я рассказывать, наверное, не должен. Скажу лишь, что именно после того, как Акунин весьма круто разобрался с чеховскими персонажами, он неожиданно воспылал страстью к дальнейшей литературной эквилибристике. Когда-нибудь литературоведы, возможно, станут, как сегодня в романах Набокова, отыскивать в акунинских книгах намеки, параллели и заимствования из произведений бог знает каких романистов, кинорежиссеров и художников. А пока что мы читаем их как приключенческое чтиво, не догадываясь, что этот литературный ниндзя совершенно серьезно вздумал поиграть с нами в прятки, как с детьми. Хорошо хоть с Фандориным разобрались — из чеховского Дорна он превратился в Ван Дорна, затем по правилам русской речи ван перешло в фон, или прямо в фан, плюс изменилось окончание, и мы получили таким образом Фандорина.
* * *
Акунин — странный писатель. Обычно как бывает в русской литературе? Человеку хочется писать, потому что ему есть что сказать, или, по крайней мере, лично ему так кажется. И он пишет, с мукой набираясь писательского опыта.
С Акуниным все получилось наоборот. Он из тех редких филологов-переводчиков (по специальности, между прочим, японист), которые до тонкостей изучили теорию и практику литературного ремесла и считают, что им известно, как надо писать романы. Это знание Акунину пригодилось: в трудные «годы перемен» он сообразил, что детективами можно неплохо зарабатывать себе на жизнь, и втянулся в сочинительство фандоринской эпопеи. Но беда в том, что парадоксальным образом своим даром он вскоре стал тяготиться. Это с каждой новой книгой было все заметней и заметней.
Вначале Акунин позиционировал себя как стилизатор. Ему нравилось играть искусно воссозданными образцами чужого языка и стиля. С этого он начинал как писатель, и вроде бы небезуспешно. Вспомним хоть ту же «Чайку». Но надолго его не хватило. Он погнался за количеством и ударился в дешевую беллетристику.
Теперь своими плоскими двумерными образами и обедненным языком книги Акунина настолько напоминают примитивный лубок, что впору говорить о «новой лубочной литературе». В ХIХ и начале ХХ века среди простолюдинов, кроме ярко размалеванных досок, были в ходу еще и дешевые лубочные книжки с любовными и занимательными историями. Обычно в них сокращенно и популярно излагались известные классические произведения или использовались их сюжеты. В конце ХХ века к этому же приему стали прибегать и постмодернисты. Но классику они использовали редко, чаще — массовую литературу, подвергая ее ерничанью или скрытому осмеянию. Так, между прочим, написана «Лолита» Набокова, о чем писатель сам же и рассказывает в авторском послесловии к роману. Но далеко не все подобные опусы постмодернистов, верней, очень немногие из них получили широкий резонанс и признание читателей.
Совершенно иная популярность и у исторических детективов Акунина. Наверное, потому, что они отличаются слишком уж откровенным ерничаньем, недоброй усмешкой, и наряду с занимательностью преследуют еще и псевдопросветительские цели. Все приводимые писателем исторические и научные факты обычно почему-то хочется перепроверить. Читателя не оставляет подозрение, что Акунин готов соврать не моргнув глазом. К тому же он, будучи записным либералом и поборником настроений Болотной площади, слишком уж любит, скажем так — проводить параллели с современной Россией и навязывать читателю свои рецепты, как лучше обустроить страну.
* * *
Все это присуще и написанной им как бы для детей стартовой повести серии «Жанры», тоже, кстати, с лубочным названием — «Детская книга». Только детям давать читать ее вряд ли надо. Книга производит угнетающее впечатление и вызовет у ребенка скорей отторжение, чем интерес к литературе. Даже взрослый читатель пролистывает повесть с недоумением, так и не поняв, кому она адресована.
В аннотации к «Детской книге» Акунин поясняет, что задуманный им многотомный проект — это «попытка создания своеобразного инсектариума жанровой литературы, каждый из пестрых видов и подвидов которой будет представлен одним „классическим” экземпляром».
Сколько же еще книг собирается написать Акунин, если учесть, что этих «видов и подвидов», начиная с древних времен, не сосчитать на пальцах? Похоже, он замахнулся на все литературное мироздание. Так он, чего доброго, сочинит нам и новую «Илиаду» с «Одиссеей» и Библию в придачу. В аннотации «классический экземпляр» закавычен. Это означает, что каждый такой «экземпляр» будет a la classic, т.е. пародией на классику. Не удивлюсь, если Акунин и в самом деле однажды спародирует нам все четыре Евангелия, а там еще и пару-тройку библейских апокрифов. На радость Ватикану и римскому папе.
С другой стороны, Акунину не позавидуешь. Пародировать хорошие вещи — дело трудное и не благодарное. Что ни говори, а пародия должна быть остроумней, изощренней оригинала — иначе дело не стоит выеденного яйца.
Так первый же блин у него получился комом: с «Детской книгой», как бы пародирующей советскую детскую литературу, вышел облом. Повесть о советском школьнике, с легкостью бабочки порхающем из одного исторического времени в другое, начинается действительно как пародия. Со сказочной фразы: «Жил-был на свете, а точнее, в столице Российской Федерации городе Москве, один мальчик, а если точнее, ученик шестого класса по прозвищу Ластик. И вот однажды, а если точнее, 29 сентября…» и дальше в том же духе. У читателя уже от этих корявых строк — во рту оскомина. Потом с места в карьер с несчастным Ластиком начинают происходить необыкновенные чудеса.
Для ясности замечу, что Ластик — это производное от Эраста, тоже Фандорина, но не знаменитого сыщика, а его правнука, пионера, живущего в нашем недавнем советском прошлом. Его неожиданно посещает дальний родственник, профессор Ван Дорн (опять поклон Чехову!), и уговаривает поучаствовать в спасении человечества от страшных бед и потрясений. Ластик через хронодыру отправляется в 1914 год, чтобы найти Райское Яблоко (загадочный алмаз чистейшей воды и весом в 64 карата). Когда-то его потерял самый первый из рода Дорнов, тамплиер по прозвищу Тео Крестоносец. (Удивительно, что ищут не Чашу Грааля!)
Так вот это Райское Яблоко необходимо найти и изолировать от мира, иначе, если с ним что-нибудь сделать — например, попытаться огранить, — произойдет страшнейшая историческая катастрофа — например, революция или мировая война. (Намек на ужасы, пережитые большевистской Россией).
Ластику удается разыскать этот проклятый кристалл, но события принимают неожиданный оборот, и главный герой попадает теперь уже в начало XVII века. Во времена Бориса Годунова, Лжедмитрия и Марины Мнишек. Тут автор упивается пронзительно написанными картинами отсталой, темной Древней Руси. Акунина несет в разнос и… его Ластик, к неописуемому своему изумлению, обнаруживает, что роль Лжедмитрия играет тоже советский подросток, чуть ли ни из соседней Московской школы. Только он шагнул в хронодыру несколькими годами раньше. (У читателя возникает нехорошее подозрение, что этих хрононавтов в «Детской книге» будет не меньше, чем в России было космонавтов…)
Вот такую жанровую пародию на детскую литературу закатил нам Акунин. Чего только в ней не находишь: коварных шляхтичей, кровавых крестоносцев, принцессу киевскую Анну Ярославну, ставшую королевой Франции. Вперемешку с ними иногда нам вспоминаются детские стишки Агнии Барто и Михалкова. А натянут весь этот сюжет на каркас сказки Алексея Толстого о золотом ключике — сюжетная схема похожая. Как призраки, витают здесь тени и папы Карло, и Карабаса-Барабаса, и кота Базилио.
Кстати, у Толстого, кроме сказки о Буратино, есть еще и фантастическая повесть «Аэлита». Ее Акунин тоже не забыл. В «Детской книге» речь не только о тайнах французских тамплиеров и квасном российском быте. После всего этого в ход идут трансмутационные пушки — о них Ластик узнает, опять перепорхнув, как бабочка, в середину нашего с вами ХХI века.
Но тут фантазия Акунина то ли иссякла, то ли он решил приберечь ее для соответствующего жанра. Всерьез малолетку Ластика интересуют разве что гастрономические подробности — где что едят. Его сильно огорчает то, как примитивно питаются люди нашего будущего. Откушав их деликатесов, он испытывает острое желание вернуться в современность. Что в итоге и происходит. Ну а там с ним вообще случаются чудеса, нам взрослым совершенно не понятные.
* * *
Мотив порхающей бабочки в «Детской книге» не случаен. Как и загадочный «инсектариум» в аннотации, в которой Акунин рассказывает, как подобно насекомым, собирается коллекционировать «энтомологические виды и подвиды» жанров. Но дело тут не в аналогии с насекомыми. И даже не в японской танке о том, что исторические эпохи меняются, как взмахи бабочкиных крыл. Нет, это прямой отсыл к Набокову, всю жизнь увлекавшемуся энтомологией и даже составившему научный каталог бабочек. А конкретно, это тонкий намек, что, дескать, в литературе Набоков тоже, как Акунин сегодня, занимался пародированием современных ему и казавшихся смешными авторов. Одним словом, Акунин, перефразируя Маяковского, хочет сказать, что он себя под Набоковым чистит, как Маяковский себя чистил под Лениным. Или что-то в этом роде. Оно верно, Набоков пародировал… Но делал он это в сто солнц ярче и изысканней, чем делает сегодня Акунин.
Интересно, как вообще ему в голову пришла идея проекта «Жанры». Тут все просто. В фандоринском цикле Акунин своего сыщика представил нам уже во всех возможных и невозможных ипостасях. И только про детство рассказать почему-то забыл. И тогда он придумал написать эту «Детскую книгу». Именно как a la classic. Но сказав «а», обычно хочется сказать «б». Тем более что к тому времени он весь уже исписался и вопрос стоял круто — либо уходить из беллетристики (и терять огромные гонорары), либо придумать себе совершенно новую беллетристическую нишу. Литературную хронодыру. И Акунин придумал!..
Вслед за «Детской книгой» он в этой серии, как обещал, уже издал повесть «Квест», «Шпионский роман» и «Фантастику». А недавно вышедший первый том задуманной им десятитомной «Истории Российского государства» — не пародия ли это на «Историю» Карамазина?
Как бы то ни было, акунинская игра в жанры продолжается. Но так ли уж она безобидна, эта игра, — задается вопросом «Литературная газета». Не случайно теперь уже бытует мнение, что нескончаемой лавиной своих жанров и литературных подвидов он вознамерился постепенно перекодировать все наше культурное сознание. Пользуясь тем, что оно стало очень уж хрупким и податливым.
http://www.imhoclub.lv/ru/material/komu_chitat_akunina#ixzz33LW6un00
Комментариев нет:
Отправить комментарий