О современном капитализме и демократии

На рубеже 1990-х годов в нашем обществе господствовал оптимизм и энтузиазм в связи с переходом к капитализму. Согласно широко распространенным тогда ожиданиям, в мгновенные по историческим меркам сроки новый строй должен был принести стране экономическое обновление, процветание, членство в семье цивилизованных (т.е. западных) народов и, конечно же, демократию.

Казалось, что иначе и быть-то не может, ведь капитализм воспринимался многими просто как "естественное состояние рода человеческого" (А. Смит), и стоит только отказаться от "кабинетных мечтаний" теоретиков марксизма, как освобожденная натура человека возьмет свое. Тем горше было разочарование людей, для которых эта утопия "возрождения к новой жизни" обернулась воровской приватизацией и залоговыми аукционами, конфискацией трудовых доходов и сбережений через либерализацию цен, нашествием пирамидостроителей типа Мавроди и другими бедствиями.

Но наиболее горькой насмешкой над былыми мечтами россиян стала выхолощенная "суверенная демократия", едва прикрывающая фактическую несменяемость власти. Почему так случилось? Почему оказались столь жестоко обмануты самые искренние стремления наших людей "стать Европой", начать "жить как все", принять "общечеловеческие ценности" свободы и демократии?

Следует признать, что представления о капитализме как о свободном сообществе равноправных конкурентов, утвердившиеся в нашей стране на волне отрицания официальной советской идеологии, оказались ложными. В действительности, буржуазное общество есть, прежде всего, общество классовое, основанное на эксплуатации труда. Эта истина не только не поблекла в послевоенные десятилетия "государства благосостояния", но и засияла еще ярче в свете текущего кризиса мировой экономики. К сожалению, среди нашей общественности все еще бытует наивное представление о западном капитализме, как об обществе не лишенном, конечно проблем, но в основе свей сочетающем эффективность, справедливость и демократию насколько это возможно в реальной жизни.

По существу, это идеализированная модель европейской социал-демократии. В действительности, этот образ Запада не отражал реальность даже в свой "золотой век" 1950-1960-х годов прошлого века, а в современном мире глобального господства финансово-спекулятивного капитала вообще потерял какой-либо смысл.

Разумеется, туристическое знакомство со "шведским социализмом" или западногерманским "благосостоянием для всех" в их лучшие времена производило впечатление: права профсоюзов, социальные гарантии, высокий уровень жизни рабочих. Однако этот "капитализм с человеческим лицом" имел очень важную обратную сторону, ускользавшую от поверхностного внимания туристов — монопольное положение западных стран в капиталистической мирсистеме. Этот термин выдвинут школой Валлерстайна, подчеркивающий тот факт, что исторически капитализм никогда не развивался, замкнутый в узкие рамки национального хозяйства.

С самого зарождения капитализма в эпоху позднего средневековья в средиземноморских городах-государствах накопление капитала предполагало разделение мира на страны центра и периферии. Через систему зависимости дешевый труд стран периферии обеспечивал накопление капитала в странах центра. В 20-м веке, в связи с ростом рабочего и революционного движения в странах Запада (центра) произошло становление социал-демократической модели развития, основанной на частичном перераспределении национального дохода в пользу трудящихся через кейнсианское "государство благосостояния" Экономические издержки социальной стабильности оплачивались за счет эксплуатации неоколониальной периферии в лице развивающихся стран.

Именно тогда и возникла иллюзия того, что современный капитализм решил проблему социального идеала, того, что остальному миру остается только перенять западную культуру рынка и демократии. С крахом СССР эта иллюзия приняла форму доктрины "конца истории", на которую и попалась наша наивная и не очень информированная интеллигенция.

Ретроспективно становится ясно, что послевоенный подъем американской экономики (вытянувший всю западную экономику) был результатом уникального стечения временных обстоятельств, главным из которых было разрушение экономик Западной Европы и Японии, устранивший конкуренцию американским компаниям на мировом рынке. Именно тогда было возможно одновременно платить высокую зарплату, извлекать высокие прибыли, делать значительные инвестиции в модернизацию производства и содержать "государство благосостояния".

Как только экономики конкурентов возродились, конкуренция на мировом рынке резко обострилась и прибыли промышленных корпораций упали. На стагфляцию (экономический спад и депрессивное состояние экономики, стагнация и рост безработицы сочетаются с ростом цен — инфляцией) 1970-х гг. мировой, прежде всего, американский капитализм, ответил усилением внешней экспансии и финанциализацией, т.е. вытеснением промышленного капитала финансово-спекулятивным.

Если составной частью мифа "капитализма с человеческим лицом" была т.н. "революция управляющих" (т.е. приобретение менеджерами относительной самостоятельности от акционеров, давшее повод говорить о народном характере частной собственности), то в 80-е годы собственники властно напомнили, кто главный при капитализме. Это был реванш финансовых спекулянтов с Уолл- Стрит, которые смогли наконец демонтировать ограничения времен рузвельтовского "Нового курса" и утвердили контроль над корпоративной Америкой.

Повышение курсовой стоимости акций стало главной целью корпораций, в жертву которой принесены долгосрочный рост, инновации, достойная зарплата, финансирование социальных программ. В результате, большая часть прибыли нефинансовых корпораций стала тратиться на выплаты дивидендов и обратный выкуп собственных акций (для искусственного повышения их стоимости), а финансовые активы превысили стоимость производственных мощностей. Таким путем собственники корпораций компенсировали падение своих доходов времен стагфляции.

Естественно, что при столь резкой смене ориентиров корпораций с производственной на финансово-спекулятивную деятельность не мог не начаться упадок производства в Америке. Решение этой проблемы было найдено в переносе производства за рубеж, в регионы мира с низкой оплатой труда. Сформировались глобальные производственные сети, в которых операции с высокой добавленной стоимостью (разработка продукции и ее продажа) сосредоточены в руках западных, прежде всего, американских корпораций, а низкодоходные, но трудозатратные, производственные звенья — перенесены в Китай, Индию, Латинскую Америку и другие страны бесправного, дешевого труда.

Именно это резкое усиление эксплуатации на мировой арене и лежит в основе относительного оживления неолиберального западного капитализма последних трех десятилетий. Однако, оно не только не вернуло динамизм 1950-1960-х годов, но и создало предпосылки для новой "Великой депрессии". Безудержная эксплуатация труда в мировых масштабах привела к глобальному перенакоплению капитала. Индустриализация развивающихся стран для поставки дешевых товаров в страны центра привела к отставанию совокупного спроса на товары от их совокупного предложения в мировой экономике. Это не удивительно, ведь главным мотивом переноса производства на периферию была дешевизна ее рабочей силы.

Это привело и к стагнации реальной заработной платы и падению ее доли в ВВП стран центра. Вот и получилось, что понастроили заводов, продукцию которых некому покупать. (Читатель должен помнить, что емкость рынка определяется, прежде всего, спросом наемных работников.) В этих условиях, неизбежное наступление мирового кризиса искусственно отсрочивалось всемерным наращиванием долгов: государственных, корпоративных, потребительских. Это имело свою, высокую цену.

Наращивание потребительских расходов в развитых странах за счет потребительского кредита, ипотеки и т.д., создавая иллюзию роста уровня жизни при стагнации реальной заработной платы, означало усиление власти капитала над трудом. В конечном счете, доходы кредиторов определяются размером трудового дохода заемщика, из которого и должны быть покрыты долги с процентами. Получается, что стремительный рост задолженности рядовых граждан отражает притязания капитала распоряжаться не только текущими, но и будущими трудовыми доходами населения. В условиях стагнации последних неизбежно наступил момент, когда бремя долгов превысило возможности людей выплачивать их. Наступил мировой экономический кризис.

Таким образом, современный капитализм, который наша не очень искушенная интеллигенция считала цивилизованным и гуманным обществом, является в действительности глубоко паразитическим обществом, пытающимся компенсировать свою неэффективность невиданным (по своим масштабам) в человеческой истории усилением эксплуатации труда. Именно в этом лежит глубинная причина кризиса. Понятно, что породившее его общество (вернее правящие классы такого общества) не может не быть глубоко враждебно демократическим правам и свободам. Именно это и проявилось с ростом социального протеста по всему миру, которым трудящиеся ответили на мировой кризис.

Источник