Лишние люди: как государство регулирует некоммерческий сектор

www.forbes.ru  Павел Чиков

руководитель Международной правозащитной группы "Агора"

Все больше секторов гражданского общества ставится перед фактом запрета деятельности. Помогает вольное правоприменение

Отношения силовых структур к гражданскому обществу последние четыре года можно смело назвать «активной оперативной разработкой». МВД, СКР, прокуратура, ФСБ, Росфинмониторинг ориентированы на сбор и реализацию информации о политической активности, высказываниях в интернете, в СМИ, на улице, об источниках финансирования гражданских активистов и организаций. Публичные лекции лишаются заранее арендованных залов, организаторы пикетов и шествий натыкаются на отказы в согласовании мест проведения акций.

Росфинмониторинг постоянно увеличивает список контролируемых банковских переводов. Краудфандинг, стремительно развивавшийся на волне роста гражданской активности в 2011-2012 годах, схлопнулся из-за запретительной регламентации интернет-переводов. Фактически запрещено иностранное финансирование СМИ и некоммерческих организаций, даже если это денежные средства обеспеченных россиян, готовых поддержать гражданскую активность внутри страны. Требования сложнейшей отчетности, огромные штрафные санкции за любые недостатки и абсолютно волюнтаристское правоприменение по сути криминализировали иностранные (неподконтрольные Кремлю) инвестиции в гражданский сектор.

Система «сторожевой контроль» автоматически сообщает о передвижениях все большего числа политических и гражданских активистов. Растет число провластных движений, практикующих травлю оппозиционеров: к православным радикалам и казакам добавляются байкеры и чеченские «молодежные организации». Арсенал методов воздействия широк: от расстрелов до забрасывания тортами и ложных сообщений о бомбах.

В интернете орудуют кибердружинники. Выросла целая культура разнообразных доносов — на блогеров, на публицистов, на некоммерческие организации. Образы внутреннего врага калейдоскопически сменяют друг друга: геи, «белоленточники», иностранные агенты, «укрофашисты».

Вызовы на беседы и опросы в ФСБ и центр «Э» чередуются с угрозами по телефону, исками о защите чести и достоинства, проверками пожарными инспекторами, налоговой службой, Минюстом, трудовой инспекцией. Предупреждения Роскомнадзора сменяются письмами из Госнаркоконтроля и прокуратуры. Каждый государственный орган мнит себя силовым ведомством и активизирует репрессивную функцию. Приставы борются за право носить оружие, ФСБ и МВД — за право стрелять из него по толпе. Федеральная налоговая служба и Федеральное агентство по делам национальностей хотят блокировать сайты в интернете, как это уже делает десяток других ведомств.

Сверхрегламентация любой деятельности гарантирует наличие нарушений — существующие требования невозможно выполнять хотя бы в силу их противоречивости. Размеры штрафов за эти нарушения делают «стоимость владения» любыми формальными структурами запредельной.

В 2014 году впервые за 25 лет стало сокращаться число зарегистрированных некоммерческих организаций. Данных за прошедший год еще нет, но, очевидно, тренд сохранился.

Какова же ответная реакция общества? Первый шок после 2012 года давно прошел. Позади и стресс, и бурное возмущение, и разочарование из-за возникших было, но несбывшихся надежд на политические изменения.

Сейчас социально активные граждане, не говоря уж о лидерах общественных и политических объединений, выбирают стратегию дальнейшего поведения.

Дилемма №1 — личностная — оставаться в России и рисковать персональным преследованием или эмигрировать. Последний вариант неминуемо разбивается еще на два — продолжать работу дистанционно или отказываться от нее и полностью уходить из гражданского сектора. Новый проект Михаила Ходорковского «Открытая Россия» управляется из-за рубежа. Часть команды Алексея Навального получила политическое убежище за границей. Больше половины членов Общественного совета проекта Владимира Ашуркова «Санация права» проживают не в России.

Дилемма №2 — управленческая — сохранять организацию или продолжать свое дело неформально. У обоих вариантов есть свои минусы. Либо перманентный рост затрат на администрирование и безопасность, либо повышение персональных рисков в связи с переходом в неформальный статус.

Дилемма №3 — поведенческая — корректировать ли свои действия и высказывания под давлением властей, включать ли самоцензуру, отмалчиваться ли по значимым поводам. Топовые блогеры и журналисты стали заметно аккуратнее в формулировках. Целый ряд ведущих неправительственных организаций поставили заглушки на свои сайты, указав, что «вынуждены прекратить обновление сайта». Почти все СМИ закрыли комментарии на сайтах.

Дилемма №4 — ценностная — изменять ли принципам и прежней стратегии. Все больше сфер деятельности политизируются: правозащита, экология, просвещение, социология. При этом государство постоянно подтверждает собственную монополию на любую политику. Есть только две позиции — государственная и враждебная. Зеркальным отражением этой дилеммы служит крайняя чувствительность оппозиционной среды к любым фактам сотрудничества с властями. Этот сфотографировался с доверенным лицом президента, тот опорочил себя получением денег от лояльного олигарха, третий вошел в общественный совет при полиции.

Все больше секторов гражданского общества ставится перед фактом безусловного запрета деятельности. Пока не прямым текстом, а через вольное правоприменение. «Они продолжают формировать общественное мнение и пытаются выйти из реестра иностранных агентов», — объяснял суду представитель Минюста основания ликвидации Ассоциации «Агора». Факт отсутствия иностранного финансирования в организации последние полтора года, соблюдение всех требований отчетности и предельная прозрачность и законность намерения выйти из реестра не смущает. Закон перестал нести функцию регулирования, он сохранил только карательную суть.

Наглядно это демонстрирует Рунет.

Недавно мы опубликовали очередной доклад о свободе интернета в России, охватив тенденции последних 8 лет. Число пользователей растет, однако уже пять лет темпы роста замедляются. Все больше пользователей уходят из российских интернет-сервисов в иностранные. Facebook выигрывает у «Вконтакте», почта Google у Мейл.Ру. Владельцы сайтов предпочитают иностранный хостинг. Выбор иностранных сервисов при наличии российского аналога — это своего рода интернет-эскапизм.

Власти борются за лояльность наиболее крупных площадок. Мы видим смену собственников «ВКонтакте» или редакций Ленты.Ру и «Русской планеты». Роскомнадзор все активнее заставляет интернет-СМИ вычищать «неправильную» информацию. На этом фоне мы видим бурное развитие способов обхода блокировок сайтов. Встроенные режимы обхода в интернет-браузерах, десятикратный рост числа пользователей защищенного браузера Тор, спрос на протоколы VPN.

В медийной сфере наметился тренд на отказ от регистрации в качестве СМИ. По закону статус СМИ дает журналистам дополнительные возможности, например, право получать информацию в госорганах по запросу или защиту для источников информации. Есть положительная судебная практика по искам против журналистов. Но сегодня формальные права во многом нивелированы, а статус СМИ влечет все больше обременений. В отрасли введены ограничения доли иностранных владельцев и дополнительная отчетность за любой иностранный доход.

Бурно реагировал на агрессивную среду и некоммерческий сектор. Пресловутый реестр иностранных агентов, введенный еще в 2012 году, наполнился организациями в последние два года. Стало понятно, что одними репутационными издержками дело не обойдется. Организации стали получать штрафы в сотни тысяч и даже миллионы рублей (общая сумма известных штрафов свыше 10 млн рублей). НКО стали массово отказываться от иностранного финансирования. Еще более подстегнуло этот процесс принятие закона о нежелательных организациях и включение в этот список первых иностранных благотворительных фондов. От фактического запрета не освобождались даже российские благотворители, хранящие капитал за границей. Достаточно вспомнить включение в реестр иностранных агентов фонд «Династия» Дмитрия Зимина.

В 2015 году стало понятно, что и полный отказ от иностранного финансирования не защищает от потенциальных претензий. Началась волна ликвидаций некоммерческих организаций. Схожая реакция была несколько лет назад, когда государство внезапно вдвое увеличило налог с индивидуальных предпринимателей. Десятки тысяч человек бросились в налоговую службу закрывать свои ИП.

Некогда комфортный правовой режим некоммерческой организации давно стал терять преимущества. Зарегистрировать НКО в разы сложнее и дороже чем обычное общество с ограниченной ответственностью. Из 70 000 заявлений о регистрации НКО, Минюст в 2015 году одобрил только 16 000.

Бесконечная чехарда с законодательством, сокращение экономики третьего сектора, по сути объявленная война властей с НКО чрезмерно задрали порог доступа в «третий сектор». В регионах проверки и претензии затрагивают организации, по 3-5 лет не ведущие никакой финансово-хозяйственной деятельности. Все чаще создаются неформальные движения, действующие без регистрации («Голос», «Агора», «Команда 29»).

Крупные неправительственные организации эмигрируют, причем нередко вместе с коллективами. Некоммерческая эмиграция заметно усиливается в последние пару лет. Российские общественники активно перенимают белорусский опыт. Многие белорусские организации зарегистрированы в Вильнюсе, там же, например, размещается Белорусский дом прав человека. В России деятельность общественных объединений пока допускается без регистрации в качестве юридических лиц. В Белоруссии это отдельный состав преступления.

Финансовая деятельность неформальных объединений, безусловно, становится гораздо менее прозрачной, постепенно уходя в тень. Проще получить доход на счет физического лица, предоставив налоговую декларацию и уплатив 13% налога, не отчитываясь о содержании своей деятельности, чем ежеквартально отчитываться перед Минюстом, ведя бухгалтерию, раз в год проводя за свой счет аудит и рискуя миллионными штрафами.

Не так много осталось преимуществ у НКО — через пять лет после создания (и еще далеко не любой НКО) иметь право выдвинуться в члены общественных наблюдательных комиссий. При этом кандидатуры активно рубятся региональной и федеральной общественной палатой за нелояльность, а визиты в тюрьмы никак не финансируются. Еще одно полномочие — для экологических организаций существует право проводить экологическую экспертизу объектов. Их впрочем почти никто во власти всерьез не воспринимает.

Отказываясь от организационных структур, сложившиеся гражданские образования превращаются в неформальные сети индивидов. Чтобы нейтрализовывать их, властям придется в ближайшее время перейти на уровень персонального преследования. Это потребует дальнейшего ужесточения законодательства и заметного повышения репрессивности. Впрочем гражданские лидеры, принявшие решение остаться в стране, уже сделали осознанный выбор. Политические лидеры, вроде Ильи Яшина и Алексея Навального, почти ежедневно демонстрируют личную смелость — вступая в публичную конфронтацию с Рамзаном Кадыровым, Владимиром Путиным, Юрией Чайкой, Александром Бастрыкиным. Кристаллизуется группа общественных объединений, принявших брошенный властями вызов и продолжающих работать в новых условиях. Российское гражданское общество съежилось и включило режим выживания. Оно накапливает потенциал роста, который может сработать при первых признаках весны.


У меня один только вопрос к автору. А где Вы, любезный, видели Российское гражданское общество?...