Сообщения
Российская власть похожа на чудом прозревшего слепца. С одной стороны – она что-то видит, и этим отличается от властей 70-х, 80-х, 90-х годов, совершенно слепых. С другой – она видит очень смутно, расплывчато, и часто путает предметы, принимает одно за совершенно другое. Угроза фашизма мобилизовала в российской «элите»пионерско-комсомольскую память и рефлексы прошлой жизни. Власть РФ начала совершать разного рода телодвижения, напоминающие отмахивание от мух пополам с изгонянием бесов… Впрочем, невозможно бороться со злом, если не понимаешь, что оно такое, не знаешь его предмета и сути, содержания. Ругаться «фашистами» - это одно. Понять, что такое фашизм – совсем другое…
Считайте меня туповатым куликом, нахваливающим собственное болото, но я всё же рискну докучать вам мыслью, что без инструментария и методов моей науки СОЦИОПАТОЛОГИИ невозможно понять ни природу фашизма, ни причин его появления. В нашем обществе существует несколько определений фашизма, и все – совершенно неудовлетворительные.
Во-первых, это чисто-бытовое ругательство «фашист» (власть его активно использует), суть которого – подчеркивание систематического проявления крайней жестокости.
Это никакой ценности для познания проблемы не даёт. Жестокость – понятие весьма общее, она есть далеко не только в фашизме, да и фашизм состоит далеко не только из жестокости.
Далее, имеется левацкое определение фашизма – как всякого право-консервативного направления мысли. Всякий право-консервативный мыслитель, отстаивающий ценности державности, религиозности, традиций – подозревается леваками в фашизме. Тот же, кто радикален в отстаивании традиционных ценностей – автоматически объявляется фашистом. Это ещё нелепее, чем бытовое понимание фашизма.
Имеется филологическое определение фашизма через термин «фашио» (пучок, связка) – когда фашизмом именуется всякая сплоченная солидарность. Это тоже совершенно нелепо, как мы понимаем…
На самом деле (тут нам поможет не заплутать в трёх соснах научная социопатология) фашизм – это реакция на несоответствие социал-дарвинизма, как идеологии - системам права, морали, критериев психиатрии, доставшихся обществу от прежней, христианской цивилизации.
Вообще переделка законодательной системы, морали и психиатрии под господствующую идеологию – явление, будем понимать, совершенно естественное и в любом случае – неизбежное.
Со сменой древних цивилизаций монотеистическими тоже происходила радикальная ломка законодательства, моральных норм и представлений о безумии, неадекватности.
Так и теперь. Немыслимо обществу верить в одно, а жить по законам, основанном на совсем других убеждениях. Например: верить в то, что массовое убийство есть инструмент совершенствования рода, проявление дарвинистической «борьбы за существование» - и в то же время иметь законы, выстроенные на заповеди «не убий!». Не получится – чисто технически не получится – уповать на эволюцию, «отбор» - и сохранять мораль, доставшуюся в наследство от общества, уповавшего прежде всего на «спасение души».
Когда социал-дарвинизм в версии Спенсера[1] является ТОЛЬКО идеологией – он остаётся философским учением, одной из гипотез строения вселенной. Как только социал-дарвинизм переходит к ПРАКТИЧЕСКИМ ВЫВОДАМ из своих положений – получается фашизм, и борьба фашизма с предыдущими правом, моралью, критериями психической вменяемости за «нового человека», именуемого в ницшеанстве «сверхчеловеком» «по ту сторону добра и зла», а так же «бестией».
Фашизм появляется тогда и там, где и когда социал-дарвинизм переходит к практической работе по формированию нового права, новой морали, новой психиатрии.
Только такое понимание даёт нам внятное представление о фашизме, вполне определённом предмете, имеющем четкие очертания и границы, а не расплывчатой амёбе, определяемой то по количеству пыток, то по уровню мракобесия.
Именно социал-дарвинистское учение о человеке, как о животном, звере, и при этом эволюционно (путём отбора) сформировавшемся звере (когда вид совершенствуется массовыми убийствами неполноценных особей) – отличает фашизм от разноцветной путаницы жестокостей красных, белых, зелёно-исламистских, инквизиционно-католических и т.п.
Например, коммунисты не являются фашистами, каких бы зверств не наделали в ходе раскулачивания, потому что они не руководствовались идеей истребления слабых сильными, а с точностью до наоборот – истребляли сильных руками многочисленных слабых.
Тем более нелепо относить к фашистам право-монархические, консервативные, религиозно-державно-патриотические элементы общества (как это делали и делают леваки).
Напротив, фашизм зарождается не там, где силён дух охранения христианского толка, а как раз в противоположном месте, где дух охранения ослаб, и прежние моральные ценности вытесняются «эволюционистскими».
***
Научная социопатология (в моей версии) учит людей видеть в обществе, прежде всего, гравитацию базовых смыслов. Ядро общества составляет плотный сгусток базовых норм, которым придаётся статус абсолютной и необсуждаемой, первичной ценности. Всё проверяется на соответствие этим базовым ценностям, а сами они – не проверяются на соответствие ничему, и не могут, потому что избраны измерительным эталоном.
Все мысли в устойчивом обществе движутся по орбитам вокруг сверхплотного ядра высших смыслов, возникают во имя этого ядра, и служат только ему (а если нет – признаются преступными или патологическими).
Только в том случае, если ядро обладает безусловной притягательностью, психической гравитацией – возникает устойчивость и стабильность общества и всех его институтов.
Поэтому основа основ социального существования – строгость в поддержании базовых норм, строгость, порой доходящая до фанатизма и террористической нетерпимости к отступникам.
Мы нигде в истории не найдём великого, или просто хотя бы устойчивого общества, в котором с недостаточным рвением относились бы к догматическим устоям. Всякая попытка «мультикультуральности» или «плюрализации» заканчивается для общества гибелью, на обывательский взгляд долгой, а если мыслить историческим временем – почти моментальным. Инерция существования общества с помутившимися догмами существует, но я призвал бы её не переоценивать.
***
Понимая строение общества, мы придём и к пониманию общественного строя.
Общественный строй – явление принципиально несамодостаточное, он всего лишь отражение, опрокидывание в социально-экономическую сферу ПСИХИЧЕСКОГО СТРОЯ людей.
Люди имеют некий психический строй (настрой), и, по принципу «подобное стремится к подобному» собираются вместе. Когда их вместе соберётся достаточно много, их коллективный психический настрой отражается в виде социально-экономического строя общества.
Всякое иное понимание общественного строя приведёт нас к неизбежному абсурду. Например, с детства вбитое в нас понимание К.Маркса, который полагал общественный строй самодостаточным и самостоятельным явлением, не сформированным настроениями его жителей, а наоборот, формирующим эти настроения и мысли.
Такой взгляд не выдерживает даже поверхностной критики (удивительно, что его сторонники два века подряд в упор не видели этого). Например, понятие справедливости в марксизме никак не отвечает на вопрос, откуда взялось само представление о справедливости, и почему оно (например) – не социал-дарвинистское?
То есть не считает справедливым ограбление, унижение и истребление "недотёп", а напротив, возмущается этим вплоть до революционного экстаза? Почему в одних местах рабовладение было в качестве формации, а в других – его не было? Почему в одних странах социализм победил, а в других нет? Откуда вообще взялся весь освободительный пафос марксизма, если с точки зрения экономикоцентризма (под который маскируется марксизм) – всё разумное – действительно, всё действительное – разумно? Откуда мечта об освобождении пролетариев и почем освобождением считается именно диктатура нищих (а не их уход в монастырь, в пустыню, просто их умирание-нирвана и т.п.)?
Когда порожденный нетерпеливостью и ревностью по выполнению христианских идеалов марксизм, социализм, коммунизм отреклись от источника своих представлений о справедливости, они заложили в ход истории величайшую путаницу, чреватую величайшей катастрофой.
Разгадку появления фашизма следует искать именно в диалектике этого процесса – совмещающего крайний христианский моральный ригоризм с крайним отступничеством и даже христоненавистничеством.
***
Выражение «психическое расстройство» широко употребляется психиатрами. Однако ни один психиатр не рискнул начать разговора о том СТРОЕ, разрушение, рассыпание которого приводит к «рас-СТРОЙ-ству».
Ну в самом деле: мы же прекрасно понимаем, что, исходя из всей логики вещей, где нет СТРОЯ, не может быть и «рас-строй-ства», ибо нельзя развести то, чего не собиралось. Неживое не может умереть, а не выстроенное в строй – не может «рас-строи-ться».
Поэтому все бесконечные разговоры психиатров о «психических расстройствах» будут неполны и даже загадочно-конспирологичны, пока мы не поставим вопрос о первичном строе, склонном или не склонном рассыпаться в процессе расстройства.
Прежде всего, там, где есть строй – есть и ключевой элемент, на который равняется весь строй. Разводящие так и кричат: «строй! Равнение на…» и т.п. Если мы говорим об общественном строе, то мы вспоминаем, что он – всего лишь отражение психического строя (настроя) большой массы людей. А если мы говорим о психическом строе, то мы обязаны посмотреть, на что равняется этот строй и в какой конфигурации выстроен.
Тогда мы автоматически поймем – при каких нарушениях равнения и конфигурации возникнет массовое психическое расстройство, перетекающее в социальную смуту.
***
В выше описанной нами схеме неизбежно возникнет путаница в области высших смыслов и высших идеалов. Возникнет то, что дореволюционная психиатрия называла «моральным помешательством» (а послереволюционная стыдливо сняла этот диагноз!).
Когда человек запутался в высших абстракциях – всегда велик соблазн опереться на зоологические, низшие смыслы – они «проверены миллионолетиями» и они «не подкачают».Так возникает (в наши дни уже возникла) генерация вконец оскотившихся людей, одержимых простейшей потребительской страстью. Они – как звери в цирке: избегают хлыста и клянчат кусочек сахара у дрессировщика, нимало не задумываясь – кто такой дрессировщик, чего он их заставляет делать, для чего и какова конечная цель дрессуры.
Подобного рода дрессируемые звери, начисто лишенные абстрактного мышления, измеряющие всё по критерию «вкусно-невкусно» (принимающие яд, если он вкусен, и отказывающиеся от лекарства, если оно невкусно) – составляют переходный тип для фашизма. Который, в свою очередь, выстроен на правовой легализации и моральной легитимации социал-дарвинизма.
Конечно, это только в теории, да в фашистской пропаганде - в дарвинизме «выживает сильнейший» или «наиболее приспособленный» (к чему? К капризам дрессировщика? Так они могут поменяться…). На практике главная логика дарвинизма – "выживает тот, кто выживает", и это не тавтология, а апологетика зоологического самотёка. Кто выживет – тот и выживет, и необязательно он сильнейший, хитрейший, наиболее приспособленный и т.п. Так что трескотня о "выживании лучших" за счет "истребления худших", селекции человеческого рода - не более чем пропагандистская шумиха.
Для того, чтобы определить кто лучший, а кто худший, нужно иметь эталонные критерии, а их просто по определению не может быть, если полагать жизнь случайностью в мертвой Вселенной. Тем не менее фашизм - это идея (пусть и бредовая) - сделать выживание привилегией особой группы людей (каждый раз определяемой в меру фантазии и в силу вкусов очередного фюрера).
А остальные – мусор эволюции, и нечего о них жалеть (это к вопросу о новой морали, предлагаемой фашизмом).
***
Угроза фашизма в современном мире заключается вовсе не в торжестве право-консервативных религиозно-монархических идей, которые, тем более, совершенно не демонстрируют тенденции роста популярности (скорее, наоборот).
И уж тем более нелепо искать корни жестокости фашизма (отмеченной в быту обывателями) в принципах солидарности, сплочённости в «пучок» («фашио») - ибо вообще никакая человеческая деятельность не будет успешной вне сплоченности и солидарности.
Поэтому сам термин «фашизм» бессодержателен, выбран неудачно. Угроза фашизма, с ростом которого мы столкнулись – заключается в правовом и моральном оформлении социального дарвинизма (а так же в области психиатрии, стремительно «либерализирующейся», снимающей один диагноз за другим, признающей то или иное отклонение в психике за «вариант нормы»).
Понимая это, мы понимаем, насколько тесна и неразрывна связь неофашизма с расцветом капиталистического частнособственнического произвола, волюнтаризмом либерального рынка, «свободной и неограниченной конкуренции» и т.п.
На Украине, к примеру, фашизм и рыночность стали вообще неразличимы - где кончаются бандеровцы и начинается агентура МВФ - сам черт не разберёт...
Фашизм оформляется через правовое и моральное оформление геноцида и стратоцида, начало которым положено в конкурентной борьбе частных собственников и составленных ими буржуазных наций. В «новой психиатрии» этого общества в маньяке (например) будут видеть не безумного преступника, а «санитара общества» (ибо жертва не отбилась, а по законам отбора должна была, значит, жертва слаба и недостойна жить и т.п.).
***
Без понимания этих тезисов социопатологии, как и без понимания всей социопатологии – разговоры о фашизме будут упираться в бессмысленность неопределённых и произвольно толкуемых терминов, а определение «фашист» будет прилипать как ругательство к каждому врагу. Принцип «дурак – сам дурак» никто не отменял, но он совершенно не годится для познания и понимания жизни.
[1] Биологи и историки неоднократно заявляли, что теория естественного отбора предназначена для описания биологических явлений и не должна быть использована как моральное право в человеческом обществе. Социальный дарвинизм был больше всего обязан идеям Герберта Спенсера, генетике и идеям протестантского нонконформизма, чем исследованиям Чарльза Дарвина
Автор: А. Леонидов-Филиппов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий