Хазин. Слом бреттон-вудской системы как инструмента глобализации. Что дальше?

МИХАИЛ ХАЗИН

ГЛОБАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА В XXI ВЕКЕ:

Диалектика идеалов и реалии конфронтации

Под редакцией

М.Л. Альпидовской, А.Г. Грязновой О.В. Карамовой, Д.П. Соколова

Монография подготовлена по материалам пленарных докладов IV   Международной    научной    конференции  «Глобальная   экономика в XXI веке: диалектика конфронтации и солидарности», проведенной 02–03 марта 2017 г. в Финансовом университете, Москва. Монография отражает современные проблемы глобальной «нерегулируемой «неоэкономики»», находящейся сегодня в состоянии перманентного кризиса – кризиса системного, кризиса тотального, кризиса планетарного масштаба. Без научно-практического решения вопроса о новых источниках развития – индустриальных, стабильных, фундаментальных и долгосрочных, без исторического экскурса в недалекое прошлое немыслимо практиче- ское решение ни одной из социально-экономических задач нашей страны. Для студентов, аспирантов, научных работников и преподавателей в процессе изучения проблем современной экономики.

Полный текст монографии

--

Михаил Хазин: Слом бреттон-вудской системы как инструмента глобализации. Что дальше?

Слово «глобализация» стало настолько популярным, что уже ни- кто не задумывается над его смыслом. Вместе с тем, вопрос о смысле этого слова далеко не прост. В частности, нужно отдавать себе отчет в том, что до 1988 года в мире было две глобализации, «западная» и советская и до середины 80-х годов было совершенно не понятно, какая из них победит. Поэтому первая часть моего доклада посвящена как  раз объяснению того, что такое глобализация с точки зрения экономи- ки и как экономические процессы, проходящие в мире, могут влиять на процессы глобализации.

Прежде всего отметим важное свойство современной модели экономического развития, появившейся в XVI веке. Теоретически, можно было бы сказать «модели капитализма», но это не совсем верно, поскольку при социализме была та же самая модель, связанная с по- стоянным углублением разделения труда. В реальности картина не- множко более сложная (при феодализме разделения труда тоже присутствовало), для того, чтобы более адекватно описать ситуацию необходимо ввести новый термин.

Теперь нужно определить одно важное понятие. Придумал его О.Григорьев, а формулировка принадлежит мне. Итак воспроизводственный контур – это такой набор производств, технологий и ресур- сов (в том числе трудовых и природных) в рамках фиксированной в географических рамках экономической системы, который позволяет ей, во-первых, самовоспроизводиться, а, во-вторых, обеспечивать более или менее стабильный уровень жизни для большей час- ти населения.

Отметим, из этого определения следует, что в рамках произвольно взятых границ экономической системы (например, в рамках политических границ конкретного государства) воспроизводственный контур может вообще отсутствовать, что означает, что эта система включена в какую-то большую, несамостоятельной частью которой она является.

Теоретически, даже очень слабая в экономическом плане страна может накопить ресурс и в рамках чрезвычайного положения существовать достаточно долго, даже без внешней помощи. Однако такая ситуация вряд ли может считаться нормальной, не говоря уже о том, что выживать – это не значит воспроизводиться.

Теоретически, на территории страны могут быть несколько вос- производственных контуров, однако для сегодняшней жизни подобная ситуация представляется несколько экзотической.

Далее, очень многие экономические системы, у которых был или есть такой воспроизводственный контур, используют внешние для нее источники для того, чтобы повышать жизненный уровень населения и/или ускорять развитие. Типичный пример – США, которые могут производить и нефть, и разный ширпотреб, но предпочитают закупать его в других странах для снижения издержек и, тем самым, увеличения реального уровня жизни населения. Кроме того, эта страна предпочитает покупать специалистов из-за пределов своего воспроизводствен- ного контура (включающего систему образования).

Можно представить себе ситуацию, при которой каждое конкретное импортное заимствование некоторого воспроизводственного контура может быть компенсировано за счет внутренних ресурсов, однако общий их объем превышает возможности экономики самовоспроизводиться без внешнего участия – так что воспроизводственный контур, фактически, ликвидируется. В общем, говорить о том, каков вос- производственный контур в той или иной экономической системе априори сложно – необходимо его тщательно исследовать. Но несколько примеров привести можно.

Например, современная Россия. В ней воспроизводственный контур отсутствует – даже сложное технологическое производство, которое еще существует (например, строительство атомных станций или космические полеты), использует и станки иностранного произ- водства, и электронную элементную базу и т.д., причем собственное производство по целому ряду направлений принципиально отсутствует. В СССР все было иначе – где-то с 50-х годов прошлого века до конца 80-х, хотя доля импорта была, зачастую, велика, он мог быть компенсирован за счет внутреннего производства, замещение произво- дилось либо ради повышения уровня жизни населения, либо для повышения эффективности и ускорения технологического развития предприятий.

Очень интересный вопрос – есть ли воспроизводственный контур в современных экономиках ряда стран, например, Японии и Германии и каков его масштаб. Сложность здесь связана как раз с упомянутым выше фактором – большой долей экспортных доходов. Какая их часть категорически необходима для нормального внутреннего вос- производства – большой вопрос, который требует серьезного изучения. Кроме того, эти страны явно зависят от импорта природных ресурсов  и, как показал опыт II Мировой войны, в случае серьезных изменений в режиме мировой торговли, их воспроизводственный контур может серьезно пострадать. Отсюда, кстати, еще одно важное следствие: масштабы и параметры воспроизводственного контура могут существенно зависеть от состояния дел в мировой экономике. Но сам факт его существования от нее зависеть не должен.

Отдельно нужно сказать о частном спросе. Он составляет важ- ную часть воспроизводственного контура, поскольку «замыкает» финансовые потоки, возвращает их в реальный сектор экономики. При этом часть спроса реализуется в рамках тех товаров и услуг, которые относятся к собственному воспроизводственному контуру, а часть – нет. Например, в нашей стране значительная часть доходов населения получается за счет перераспределения экспортных доходов от продажи нефти и в этом смысле они не могут быть учтены для расчета воспро- изводственного контура для России. Впрочем, мы уже отмечали, что у нас он, фактически не существует.

Чем больше воспроизводственный контур, тем глубже может зайти углубление разделения труда, а значит, общее богатство системы. В этом смысле очень показателен пример с индийскими ткачами, поскольку после того, как англичане стали туда завозить ткани, они включили Индию в свой воспроизводственный контур. При этом, использую специфику логистики, просто начали вывозить прибыль, полученную на новых рынках, в метрополию. То есть, фактически, присваивали себе сверхприбыль, эффект от увеличения рынков и технологического рывка. А Индия лишилась ряда важных производств – и нескольких миллионов человек.

Вообще, распределение прибыли в рамках воспроизводственного контура составляет очень важную роль для понимания экономических отношений, но регулирование этого процесса, зачастую, находится за пределами экономики. После того, как расширяющиеся воспроизводственные контуры стали выходить за пределы государств (а это про- изошло сильно позже формирования Вестфальской системы в 1643 году), это вопрос решался, скорее, в рамках политических процессов, а значит, для чисто экономического исследования, является внешним фактором.

А вот в рамках феодального расширения такой проблемы еще не было – там роль политики была весьма и весьма ограничена. Хотя другие сложности, например, социальные, все равно имели место. В качестве примера можно привести английское «огораживание» – отметим, что в экономическом смысле его жертвы являются полным, хотя и чуть более ранним аналогом индийских ткачей.

Теперь, после описания понятия «воспроизводственный контур», можно вернуться к разговору о разделении труда, уже на более совре- менном уровне. Прежде всего, нужно отметить, что «углубление разделения труда» не следует путать с «научно-технический прогрессом». Условно говоря, углубление разделения труда, о котором мы скажем ниже, есть некоторый процесс, характеризующий развитие экономической системы. А НТП – это общепринятое название той модели эконо- мического развития, в которой этот процесс играет главную, хотя и не единственную роль. Теоретически, углубление разделения труда было и в доисторические времена, и в античности, и при феодализме – дру- гое дело, что модель развития на него не опиралась.

Что касается «инноваций», то тут тоже есть проблемы. Напри- мер, представим себе маньяка-изобретателя, который изобрел способ продлить жизнь до 200 лет, причем этот способ никак не зависит от экономики той страны, в которой он живет. Ну, скажем, он придумал какой-то уникальный набор довольно простых трав и стал его продавать за очень большие деньги. Это, безусловно, инновация. А вот как она соотносится с разделением труда и НТП? Это большой вопрос. В частности, можно предположить, что в результате деятельности этого персонажа очень много людей станут покупать его чудодейственный бальзам, вместо того, чтобы покупать товары и услуги, что вызовет серьезную стагнацию экономики. Не говоря уже о том, что рост продолжительности жизни замедлит оборот рабочей силы, что также может оказать серьезное негативное влияние на экономику. Разумеется, этот пример носит достаточно абстрактный характер, но проблемы с инновациями он описывает достаточно четко.

Можно привести и еще один пример. Представим себе некоторую крупную корпорацию, которая для получения прибыли использует некоторую технологию, которую время от времени немножко модернизируя ее. И вдруг появляется изобретатель, который придумывает альтернативную, принципиально более простую и экономную технологию. Теоретически, в случае свободного рынка (который, правда, еще нужно найти), он должен на него выйти и вытеснить конкурента. На практике ему нужны деньги, ресурсы, и все это, в конкуренции с крупной корпорацией ему получить, скорее всего, не удастся.

Да и банки (в советы директоров которых, кстати, входят бенефициары упомянутой корпорации), которые хотят получить обратно свои займы, выданные этой корпорации, будут весьма и весьма осторожны в части финансирования такой альтернативы... Ну, или предложат изобретателю за копейки продать свое изобретение этой самой корпорации. А ведь нашего изобретателя еще можно запугать, купить, посадить (можно, например, вспомнить, как Роберт Пири боролся с реальным открывателем Северного полюса Фредериком Куком; а если кто считает, что «это было давно», то вспомним дело Доменика Стросс-Кана), наконец, просто запутать в патентных спорах, поскольку выигрыш в суде в капиталистическом обществе при соотношение финансов участвующих сторон, различающемся на порядки, предопределен.

А ведь есть еще и общественные эффекты! У корпорации миллиардные доходы, которые, так или иначе, попадают тем или иным людям. Если на рынок выходит принципиальный конкурент, то эти люди перестают получать свои доходы, то есть сокращают свое потребление. А резкое сокращение цены в рамках новой технологии на первых порах невозможно, поскольку нужно отбивать затраты, которые при развитии очень высоки. Значит, выигрыша для потребителя на первом этапе развития технологии практически не будет. Иными словами, внедрение принципиально новых технологий на какое-то время может существенно сократить частный спрос, то есть уменьшить масштаб воспроизводственного контура. И если в экономике все хорошо, то можно и потерпеть, а если нет…

Кто-то может сказать, что и это достаточно абстрактное рассуждение. Но можно привести пример энергетической реформы Обамы. Суть ее состояла в том, чтобы снизить энергетические издержки компаний и стимулировать возврат производителей обратно в США. Но структура экономики США довольно специфическая и выигрыш одних компаний от снижения издержек компенсировался проигрышем других, которые получали инвестиции от компаний энергетического сектора.И, судя по некоторым оценкам, потери экономики от уменьшения инвестиций превысили выигрыш от сокращения издержек.

Так что инновации инновациям рознь…

Дальше посмотрим на определения из, так сказать, авторитетных источников. Первый – Большая советская энциклопедия: «Разделение труда, качественная дифференциация трудовой деятельности в процессе развития общества, приводящая к обособлению и сосуществованию различных еѐ видов. Р. т. существует в разных формах, соответствующих уровню развития производительных сил и характеру производственных отношений. Проявлением Р. т. является обмен деятельностью.»

А вот – Википедия (я уж, простите, не стал смотреть, откуда они это определение стянули): «Разделение труда – исторически сложившийся процесс обособления, видоизменения, закрепления отдельных видов трудовой деятельности, который протекает в общественных формах дифференциации и осуществления разнообразных видов трудовой деятельности. Различают: – общее разделение труда по отраслям общественного производства; – частное разделение труда внутри отраслей; – единичное разделение труда внутри организаций по технологическим, квалификационным и функциональным признакам. Является причиной повышения общей производительности труда организован- ной группы специалистов (синергетический эффект) за счет: выработки навыков и автоматизма совершения простых повторяющихся операций, сокращения времени, затрачиваемого на переход между различными операциями».

Это хорошие определения, но они очень общие, то есть существуют моменты, которые они не проясняют. Например, чем отличается экономика феодализма (натурального хозяйства) от экономики капитализма? Мы, в рамках нашего обсуждения вопроса, уже начинаем нащупывать ответ на этот вопрос: они отличаются масштабом воспроизвод- ственного контура и, главное, его устойчивостью. При феодализме свой воспроизводственный контур есть у каждой деревни. Тем более, у горо- да – с близлежащими деревнями. И – он практически не меняется во времени, во всяком случае, эти изменения крайне медленные, для того, чтобы они достаточно явно проявились в жизни, нужны поколения.

Кстати, технологический прогресс, развитие инноваций, который, конечно, во времена феодализма есть, в частности, в сфере военной, идет практически независимо от чисто экономического воспроизводственного контура. Пример – Россия времен раннего Петра I. Он, помнится перелил колокола на пушки – не потому, что был «антихрист», а потому, что технологии производства пушек (которые в России тогда были вполне на мировом уровне) существовали независимо от воспроизводственного контура, в котором необходимое для войны количество металла просто не могло быть произведено в рамках регулярного экономического процесса.

Кстати, аналогичная ситуация в сегодняшней России. У нас еще есть технологии производства широкофезюляжных самолетов, типа Ил-96, который до сих пор вполне конкурентен на мировых рынках. Но воссоздать массовое производство этих самолетов мы, в рамках нашего воспроизводственного контура, не можем, можем лишь строить 1-2 самолета, которые на рынок влияют слабо.

Этот пример позволяет нам, наконец, дать описание того, чем отличается модель развития, в которой мы живем сегодня, от той, которая была до нее (при феодализме, например). Итак, современная модель развития характеризуется тем, что углубление разделения труда (то есть появление новых технологий, трудовых навыков и прочих элементов дифференциации трудовой деятельности) активно используется для расширения воспроизводственного контура  в  рамках  экономической   системы.   Или,   иначе,   в   которой разработка и внедрение инноваций является принципиальной частью воспроизводственного контура.

А теперь еще одно утверждение, которое восходит к Адаму Смиту. Если экономическая система замкнута, то по мере того, как она включает в воспроизводственный контур все доступные ресурсы, углубление разделения труда в ней останавливается. Мы не будем здесь расшифровывать ни того, как может происходить включение новых ресурсов в воспроизводственный контур, ни инструментов оптимизации самого контура (желающие могут изучить политику СССР 1960-85 гг.), важно, что, с какого-то момента, единственным инструментом продолжения развития остается расширение рынков!

То есть – глобализация! И в результате, мы понимаем, что кризис 70-х годов на Западе и кризис 80-х годов в СССР был экономически одним кризисом, построенном на одном механизме (снижении эффективности экономики в условиях исчерпания механизмов оптимиза- ции воспроизводственных контуров при ограничении роста рынков), который для СССР закончился крахом, а для Западной экономики сме- нился возможностью расширения, которая приостановила кризис на 10 лет (90-е годы прошлого века). Беда в том, что сегодня этот кризис на- чался снова.

Причем, в отличие от ситуации 90-х годов, нет даже теоретической возможности расширения. Более того, на самом деле все еще сложнее, поскольку политика кредитного стимулирования частного спроса («рейганомика») привела к серьезным структурным диспропорциям в экономике США (и мира), которые практически неизбежно приведут к острому кризису, по образцу 1930-32 гг. И это значит, что воспроизводственный контур нынешней мировой экономики не просто неустойчив, но и в принципе не может сохраниться в среднесрочной перспективе. равновесие между частным спросом и частными дохода- ми находится на уровне ниже нынешнего уровня спроса (то есть, фактически, мирового ВВП) где-то процентов на 30-35. Это уровень спада начала 30-х который привел к «Великой» депрессии.

Для так называемых «развитых» стран ситуация еще хуже, поскольку для них уровень падения ВВП будет еще ниже. Но вопрос социально-политических проблем этих стран не входит в тему настоящего доклада, а главный вывод, который мы должны сделать из вышесказанного: неизбежное снижение частного спроса приведет к тому, что уровень разделения труда должен будет сократиться (напомним, что средняя заработная плата в США сегодня, еще до начала полномас- штабного спада, находится на уровне примерно 1958 года) и единый до того воспроизводственный контур должен будет распасться на несколько. Как, например, было в 30-е годы ХХ века, когда таких контуров было пять (Британский, Германский, Американский, Японский, Советский).

Иными словами, «западная» глобализация (составной частью которой является единая, глобализированная финансовая система, построенная на долларе, институционализированная в рамках Бреттон-Вудской системы), в результате кризиса должна быть не просто остановлена, она должна повернуться вспять. И сделать тут ничего нельзя, поскольку ресурс частного спроса недостаточен для сохранения единого воспроизводственного контура.

Главный вывод из вышесказанного состоит в том, что объективный экономический кризис разрушает единую глобализированную экономическую систему и, как следствие, будет разрушена и мировая долларовая система, построенная на фундаменте Бреттон-Вудских соглашений. А это значит, что во всех регионах мира нужно будет строить альтернативные системы, которые, в связи со спецификой кризиса (падением частного спроса) будут ориентированы на поддержку регионального частного спроса.

Таким образом, мы сегодня живем в эпоху конца Бреттон-Вудских соглашений и в самое ближайшее время должны разработать и внедрить альтернативные финансовые технологии.


Подробнее на https://khazin.ru/articles/1-mirovoy-krizis/56241