О государственных задачах Церкви. Часть 1. В ожидании катастрофы

Статья ещё от 11 мая 2010 г. но не потерявшая своей актуальности.

Нынешний статус России как чисто светского, не обладающего к тому же никакой четкой идеологией государства — и неразумен, и практически невыгоден ей, и совершенно не соответствует многовековой исторической традиции российского общества

Диакон Георгий Малкόв | 

По страницам книги «Контрреволюция духа, Святая Русь и возрождение России (церковно-исторические очерки)»

Возвратитесь, дети-отступники, говорит Господь…
И дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут
пасти вас с знанием и благоразумием… Возвратитесь,
мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность…

Иер. 3,14,15,22

1. В ОЖИДАНИИ КАТАСТРОФЫ

Трезво глядя ныне на нашу, более чем прискорбную, российскую действительность и без особого труда предвидя сложение в стране в дальнейшем еще более печальной политико-экономической и национально-духовной ситуации (если всё останется у нас по-прежнему!), более того, нарождающуюся потенциальную возможность разрушения самой нашей государственности (при действующих у нас ныне «государственных мужах»), — можно утверждать, что первостепеннейшей и, в конце концов, всеопределяющей задачей общественного развития России теперь становится развитие ее общественной «идеологии» — а именно ее новая, глубоко осознанная и притом по возможности скорейшая христианизация.

Ныне такой подход к будущему обустройству России представляется почти фантастическим, но, думается, со временем нам придется осознать всю жизненную (практическую) необходимость этой, единственно спасительной для всех (причем — во всех смыслах!), одновременно и наднациональной, и собственно русской национальной, «идеологии».

И вполне естественно, что необходимейшим условием положительного разрешения этой проблемы должен стать, помимо непосредственно самой воли народа, свободный, основанный на взаимном уважении союз Церкви и государства: не одна только духовно-просветительская, миссионерская активность Церкви, но и последовательное естественное врастание государственной деятельности в ценностную систему непосредственно христианских мировоззренческих, духовно-нравственных и культурных понятий.

Основная здесь трудность — современная расцерковленность светской власти (чуть ли не «по определению»), зачастую — почти полная ее нравственная глухота к евангельскому благовестию и порой даже весьма ревнивое отношение к росту общественного авторитета Церкви. Сама Церковь прекрасно понимает все это (как и современное свое положение в жизни духовно разнородного и внутренне ныне «разобщенного общества»), тем более — учитывает эту ситуацию в своих взаимоотношениях с абсолютно, естественно, на сегодня внецерковной (и, по сути, даже антицерковной, несмотря на все ее заигрывания с Церковью) властью. Однако никакие трудности времени ничуть не лишают Церковь всегда присущего ей, обращенного к вечности, а потому и извечногоапостольского упорства.

Православное отношение к проблеме восстановления ныне хотя бы относительного единения между Церковью и государством (учитывая упомянутый вне-религиозный и поныне характер последнего), то есть хотя бы части того, что в древней Византии называлось церковно-государственной «симфонией», весьма точно выразил известный историк Русской Церкви А. Карташев. Еще в начале 1950-ых гг. он так говорил о положении, роли и вневременных задачах Церкви в современном, в значительной степени расцерковленном, обществе (да простит читатель длинную, но весьма «программно» важную цитату): «Уже нет в действительности… монолитных христианских наций, той сплошной, послушной авторитету и голосу Церкви, массы, которая составляла тела прежних христианских государств. Нации в их разноверии и безверии предпочитают жить под защитой вне-конфессиональных государств. Их правительства лишены права вести конфессиональную политику.

Вера и Церковь — дело не политической власти, а только той части народа, может быть, даже очень небольшой группы лиц, которые по свободному убеждению, добровольно принадлежат к данной религии или Церкви. Церковь лишь живет в недрах нации, а не охватывает ее… Два организма (а не один, как в старину) Церкви и государства уже не имеют перед собой единой последней задачи — совместными усилиями вести свой христианский народ к евангельскому Царству Божию. У каждого — задача особая. У государства — вести народы к земному благоденствию и накоплению ценностей человеческой культуры. У Церкви — спасать души от ограничения и соблазна поглощения одним этим земным, временным идеалом, от этого нового язычества… а все земное благоустройство и всю культуру, вместе с ревнующим о них государством, вновь настойчиво изнутри покорять Христу, Единому Истинному Царю единого истинного царства — Царства Божия. Оно начинается здесь, на земле, в процессе истории, и продолжается в вечности, в Царстве Духа… В этой наивысшей цели и состоит истинно теократическая природа и задача Церкви.

Слепое в своей безрелигиозности государство стремится держать эту жар-птицу в своей клетке на запоре. Конкурирует, диссонирует с Церковью, ревниво не желая признать, что Церковь с своей высшей точки зрения вовсе не отрицает целей государства, но все их включает в себя и благословляет. Церкви остается, как мудрому педагогу, вести своего непонятливого ученика по пути евангельского перевоспитания не прежними авторитарными приемами, как в древней симфонии, а сложными, тонкими методами. Нет места прямому закону, приказу, дисциплине. Остается духовное влияние, внушение, сила превосходства. Таковы пути теократической активности Церкви теперь, в невольном отрыве ее от государства, но в упорной и терпеливой работе над духовным возвратом государства на путь Христов… “Отделяемая” от государства, она… еще не отделяется этим от народа, от его сердцевины, от его “души”. Уходя с наружной сцены внутрь верной Церкви части народа, Церковь продолжает свою апостольскую миссию» (Карташев А. Православие и Россия // Православие в жизни. Сборник статей. Клин: Фонд «Христианская жизнь», 2002 /по изданию: Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953/. С. 187—189).

Но, к сожалению, сама нынешняя власть в России, которую пока весьма затруднительно назвать «нашей» властью, абсолютно не использует того колоссального государство-укрепляющего потенциала, что хранят в себе религиозные сословия основных у нас традиционных религий (в первую очередь Православия и издавна бывшего в России относительно мирным ислама). Разве слышат и учитывают в необходимой мере правительственные и всевозможные государственные учреждения мнение православных верующих россиян — как граждан (и немалого притом числа) именно православных? И разве интересуется всерьез кто-либо из властей предержащих столь необходимой (но пока, увы, обреченной ими на немоту) нравственной оценкой принимаемых государством решений, которую могли бы высказать другие — пусть и облаченные в не слишком современные рясы и мантии, но жизненно-опытные и духовно-ответственные —граждане России, а именно ее религиозные деятели?

За всем этим равнодушием к оценкам нашего сегодняшнего трагического бытия, даваемым Церковью, стоит осуществлявшаяся коммунистами — на протяжении чуть ли не века — духовная кастрация всей соблазненной и потому захваченной ими России. Однако сегодня, если мы хотим вновь обрести животворящие силы духа для воскрешения нашей страны, нам нужно наконец осознать и последовательно, полностью отринуть застарелое большевистское искушение: предательство истинных, животворящих святынь России. В этом смысле определяющее слово Церкви, призывающей страну к новому, всеобще осознанному воцерковлению — бесценно!

И в связи со сказанным приведем еще одну основательную цитату из статьи А. Карташева, чрезвычайно трезво и практически весьма реалистично заявившего (прислушаемся к его мудрым словам!):

«Надо великими и дружными усилиями христианского строительства идеологически и на деле показать, что христианское государство… не есть устарелое и музейное сооружение, вроде кремневого ружья вместо винтовки. Надо оборудованием христианства по последнему слову новейшей культурной техники заставить забыть его испорченную в массах репутацию, будто это всегда какое-то извлекаемое из сундуков, побитое молью и отдающее нафталином, прадедовское старье, почти ни на что деловое непригодное. Именно безучастие или слабое участие христиан в новейшем государственном реформаторстве и укоренило в головах лаических государственников принцип так называемого отделения Церквей от государства… Какой скрытый смысл его? Замысел состоит в том, чтобы выгнать Церковь с почетного и властного места, которое занималось ею в старой христианской государственности, чтобы она не мешалась под ногами у… господ, монополизирующих строительство «рая на земле». Церкви дается сомнительной почетности отставка без пенсии: сиди, уважаемая бабушка, тихо в своем уголке и не суйся не в свое гражданское дело!» (Карташев А.В. Воссоздание Святой Руси. М., 1991 /Репринт идания: Париж, 1956/. С. 58). Однако, — продолжает Карташев, — «Церковь, принимающая по нужде это, в своем роде спокойное и легальное положение в новых государствах, по своей природе не может и не должна с ним мириться навсегда. Ее природа — теократична. Ее призвание — духовно направлять всю жизнь и частную и общественную, а не быть изолированным колесом без приводов в общей системе» (Там же. С. 59). И потому «внутренне сильная и соборная организованная Православная Церковь может исполнять свою теократическую миссию при всех режимах, в частности и при системе так называемых отделений» (Там же).

…Нынешний статус России как чисто светского, не обладающего к тому же никакой четкой идеологией государства — и неразумен, и практически невыгоден ей, и совершенно не соответствует многовековой исторической традиции российского общества.

Чуждая всему менталитету русского человека, основанная на безрелигиозном и абсолютно безыдейном отношении к подлинным фундаментальным смыслам и правам как государства, так и каждого отдельного гражданина, сегодняшняя российская конституция рождалась (уж это-то хорошо известно) в постбольшевистских кремлевских кулуарах, составляясь конкретно под Ельцина и его дворню. И потому вполне естественно, что она несет на себе бесчисленное количество соответствующих родимых пятен — и большевизма, и во многом совершенно фальшиво интерпретированной демократии: она преисполнена множеством внутренних противоречий и юридических нелепостей, совершенно лишена внятных и логически необходимо безупречных (во всех их возможных аспектах) государство-устанавливающих и государство-определяющих формул, отмечена печатью спешки и примитивности политического мышления, будучи, к тому же, и составленной при полной бесконтрольности со стороны нации. В целом же эта конституция изначально была призвана завуалировать и, так сказать, «правово» обосновать абсолютно авантюристическую, хищническую, предельно эгоистичную, сугубо временную и, по сути, во многом антигосударственную, антироссийскую направленность сложившейся при Ельцине системы правления. Эта конституция по большому счету, отбрасывая все ее «демократические» штампы, есть Основной Закон вовсе и не России, а «Семьи» — то есть всего тогдашнего воровского, выпестованного еще под крылом ЦК, олигархического клана псевдодемократов-«прихватизаторов».

Именно поэтому «ельцинская» конституция частью бездумно, частью же вполне сознательно (чтобы можно было вполне «свободно» брать, столь же «свободно» ничего не давая стране взамен) включила в себя многие элементы «западного», либерально-индивидуалистичного понимания прав и свобод, действующего, как все более показывает сама жизнь и Европы, и Америки, самым расслабляющим и даже разрушительным образом на любую государственную систему либерального типа — особенно в условиях наступающей ныне во всем мире новой сверхконфликтной ситуации непримиримых цивилизационных противостояний. Да и собственно на российском уровне она не может быть конструктивной основой государственного строительства, поскольку конституции либерально-демократического толка относительно нормально могут функционировать только в уже давно сложившихся и устоявшихся (и политически, и экономически) государствах, что на современном этапе уж никак не может относиться — по вполне понятным причинам — к России.

По существу, данная конституция, как это ни парадоксально, не столько утверждает, сколько нарушает права Российского государства, мешая нормальному возрождению у нас нашей подлинно народной Российской государственности. Даже сама нынешняя «Россия» (под видом «РФ», в просторечии — попросту «Эрэфии») вовсе не предстает в конституции средоточием и духовным центром великой многовековой государственности, а узаконивается всего лишь как «суверенный» обломок бывшего, в свою очередь некогда узурпировавшего ее правá, СССР. Такое ее положение чрезвычайно затрудняет и дальнейшее творческое (в политическом, например, отношении) развитие страны, препятствуя возможному воссоединению с Россией новых, так называемых «непризнанных» государственных образований на территории СНГ; не способствует такая «осколочная» суверенность ее (соответственно — и нынешнего государственного сознания) дальнейшему сохранению (в перспективе) ее собственной неделимости и традиционной целостности как ядра имперской государственности, не могущей быть отмененной, по определению, — если мы хотим сохранить Россию и в будущем.

Не менее двусмысленна и двулична обоснованная в современной Конституции — якобы отсутствием идеологизма и индифферентной «светскостью» государства — система прав личности. Ведь провозглашение этих двух принципов как основы конституционных прав гражданина уже есть сам по себе предельно идеологический акт, лишающий многих граждан (и представителей духовного сословия и просто верующих) — именно как носителей религиозных, духовно-нравственных ценностей российского народа — активного участия в общественных процессах и выражения личного мнения по поводу их хода. Так, эта якобы свобода превращает верующих граждан России в граждан, в определенной сфере своей жизнедеятельности неполноценных и полностью бесправных — ибо лишенных правоприменения своих основных фундаментальнейших духовных ценностей в деле строительства и сохранения своего же государства, своего же гражданского общества!

И потому можно со всей определенностью утверждать, что нынешняя «конституция РФ» есть конституция, в принципе враждебная всей великой традиции Российской государственности и последовательно разрушительная как для нее, так и для самой России в целом.

Тем более, при таком катастрофическом положении страны, то «дерзновенное духовное вмешательство» Церкви в «жгучие вопросы современности», о котором в свое время говорил А. Карташев, предельно жизненно-необходимо для России. Нынешнее и нравственное, и политическое, и экономическое ее состояние (и само по себе — внутреннее, и в окружающем мире) таково, что без решительного усиления религиозной доминанты во всей нашей общероссийской, общенародной жизни, — доминанты, обладающей несоизмеримой ни с чем, колоссальной творчески-строительной, созидательной мощью) — нам никогда не стать мощным, справедливо строгим, но притом и по-христиански добрым государством.

Мы самым бессмысленным и бездарным образом так много потеряли в нашем общенациональном хозяйстве за прошедшую эпоху коммунистического ига, — в то время как иные страны и народы в материальном отношении давно уже ушли далеко вперед, — что одними только материальными средствами нам не удастся (даже в отдаленном будущем!) достичь их уровня, а значит, и гарантировать нашу национальную безопасность — перед лицом как внешних угроз, так и внутреннего, пока гораздо более опасного, сепаратизма. Только духовный порыв нации способен переломить сложившуюся трагическую ситуацию. И если нас, еще в прежнем коммунистическом обличье, нередко (и во многом заслуженно) называли советской «империей зла», то наша — и сегодняшняя, и долговременная задача — стать «империей добра», империей творческого христианского духа!

В иных формах общественного бытия нам, учитывая к тому же весьма явственно и быстро накапливающуюся критическую массу грядущих межгосударственных, межэтнических и межрелигиозных конфликтов, ведущих (в не слишком уж отдаленном будущем) к невиданным прежде мировым столкновениям и катастрофам, в иных, то есть вне-религиозных, формах общенационального строительства — нам, России, повторяем, не укрепиться, не подняться на должную высоту и в будущем не устоять!

Как путеводный знак на дальнейшем российском пути — вновь должен встать перед нами завещанный нашими благочестивыми предками образ Святой Руси: это и есть единственно трезвая и практичная «национальная идея», способная вывести в конце концов многих россиян из нынешнего их духовного одичания, а страну — из ее столетнего государственного провала. Только так мы сможем вырваться наконец из той проклятой ямы, в которую нас ввергли всякого рода «левые» соблазны, «демократическая» предательская трагикомедия Февральской революции и окончательно дьявольский большевистский переворот 1917 года. И жаль, конечно, если к осознанию этой простой и единственно естественной для России истины о необходимости для нее возвращения к своим «святорусским» корням, к вере своих предков, она придет лишь после неизбежно ожидающих ее — в случае проволочек с собственным духовным самоопределением — грандиозных внешних и внутренних, действительно уже «на перегонки со смертью», потрясений…

О том, что именно таким может оказаться дальнейший ход российской жизни, если мы решительно не порвем со своим коммуно-советским прошлым во всех сферах нашего государственного и общественного бытия, предупреждает нас и митрополит Иоанн (Снычев): «Сумеем ли отстоять Святую Русь? Верую, что Господь не оставит нас без помощи и вразумления, вдохновит и направит на должный путь. Ибо если мы не оставим это безумие сейчас, то скоро — ох, как скоро, — придется платить за него страшную, кровавую цену…» (Высокопреосвященнейший Иоанн, Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Битва за Россию. Православие и современность. СПб., 1993. С. 57).

Подчеркнем, что ощущение потенциального катастрофизма внутренней ситуации в России присуще сегодня многим общественным деятелям; вот, например, весьма показательное мнение по этому поводу — академика И. Шафаревича: «Нам… грозит социальная катастрофа. Сейчас говорят о том, что в России назревает социальный взрыв. Я считаю, что в особой форме он уже происходит. Народ болезненно воспринимает насилие и путь через насилие. Люди боятся его. Мне кажется, я никогда не слышал о такой форме протеста, как голодовки… даже офицеры вместо того, чтобы взять оружие и направить его в того, кого считают своим врагом, а уж последняя пуля себе, и те убивают себя. Офицер, стреляющийся в знак протеста, — нечто беспрецедентное. Это свидетельствует, что социальный протест осуществляется, только в особой форме. И когда видишь нынешних вершителей судьбы нашей страны, понимаешь, что никаких идей, чтобы изменить ситуацию, остановить нарастающий снежный ком, у них нет. Боюсь, что впереди какие-то очень тяжелые потрясения. Хотелось бы надеяться, что они не погубят страну окончательно… Перед народом стоит задача собрать все силы для сопротивления, спасения страны. Потому что тот путь, который мы наблюдаем… бесперспективен даже с точки зрения тех, кто на нем выигрывает» (Шафаревич И.Р. Русский народ на переломе тысячелетий. Бег наперегонки со смертью. М., 2000. С. 13).

Что ж, И. Шафаревич здесь абсолютно прав, ибо прошедшее после сказанных им слов десятилетие лишь шаг за шагом, медленно, но верно, подвигало нашу страну к социальной катастрофе… Так будем же стремиться оказаться духовно готовыми к ней, надеясь, что именно Церковь (ибо у нас больше просто и некому!) сумеет привнести в грядущие сокрушительные исторические разломы давнюю, но, увы, пока явно подзабытую большинством нашего народа за десятилетия коммуно-советского безвременья «русскую» же «идею» — Россию во Христе…

Источник: http://www.pravmir.ru/o-gosudarstvennyx-zadachax-cerkvi/#ixzz36QdS9Su0