Была ли пьяной Русь?

Александр Серёгин

Миф о якобы «традиционном русском пьянстве», испокон веков процветав­шем на Руси, существовал с давних пор. Периодической западной печати, особенно любящей муссировать его, пришли наподмогу русофобы с учё­ными степенями, доказывавшие якобы национальную склонность русских людей к спиртным напиткам.Попробуем разобраться в том, много, мало и испокон ли веков пилина Руси и как обстояло дело у других народов

С тех пор как род человеческий обрёл письменность, на камнях, на дощеч­ках, на бычьей коже он стал живопи­сать и о своём интересе к хмельным напиткам. Седая древность остави­ла нам немало таких свидетельств. За три, четыре тысячи лет до новой эры в Древнем Египте знали вкус виноградно­го вина и пива. В Греции культ вина про­поведовался настолько широко, что на празднествах рядом со статуей Диони­са (бог виноделия), должно быть, какой-то остряк стал ставить и Афину (богиня муд­рости), убеждая греков, что от вина ум че­ловека становится острее и гибче. Иног­да, правда, между статуями этих божеств помещали нимф (богини водных источни­ков) как символ умеренности, призывая разбавлять тягучие алкогольные напит­ки. Литературные памятники донесли до нас невоздержанность в употреблении вина в Древнем Риме. Подробно и живо описаны «лукулловы пиры», на которых в винном угаре тонули и общественная мо­раль, и общепринятые нормы поведения. «У самых цивилизованных и просвещён­ных народов очень принято было пить», - вывел в своём трактате о пьянстве Монтень. Нет, не было народа и государства как на западе, так и на востоке, которые не испытывали бы тягу к вину.

Сортов вина было великое множество. Дешёвое и невкусное делали вино древ­ние египтяне. А какое прекрасное вино источала солнечная Палестина, восхи­щается американский историк X. Ж. Магуалиас. Ну, как не пить его ещё и ещё. И ветхозаветный пророк Исайя сообщал о древних евреях, что они рано встают, что­бы гнаться за опьяняющими напитками, и засиживаются ночью, чтобы сжигать себя вином. Жалобами на слишком пагубную страсть в еврейском народе проникнуты многие другие библейские свидетельс­тва. И даже христианская Византия, воз­вестившая миру аскетизм и сдержанность через новую религию(?), не справилась с ус­тоявшимся пороком.

Правда, уже тогда понимали, что пьянс­тво является общественным недугом и подлежит врачеванию в рамках государс­тва. Пьяниц древние египтяне подверга­ли наказаниям и осмеянию. Более чем за тысячу лет до новой эры в Китае был принят императорский указ о пьянстве, в котором с тревогой отмечалось, что оно может стать причиной разрушения госу­дарства. Китайский император By Венг даже издал указ, согласно которому все лица, захваченные во время попойки, приговаривались к смертной казни. Ули­чённых в пьянстве в Индии поили... рас­плавленным серебром, свинцом, медью. В древней Спарте намеренно спаивали пленных рабов, чтобы юноши видели их скотское состояние и воспитывали в себе отвращение к вину.

Такие примеры можно было бы приво­дить до бесконечности. Суть их в том, что пьянство с древнейших времён не явля­лось прерогативой какой-либо страны, национальности. Сметая на своём пути этнические и государственные границы, оно не обошло ни одну страну, ни один народ.

Но повесили ярлык исторически спи­вающегося на русский народ. И мы как-то легко поверили в это, смирились, не усомнились, что достославные предки наши не только сами в пьяницах значатся, но и нам то завещали. А была ли в дейс­твительности древняя Русь пьяной?

Подобные утверждения начисто лишены исторической подоплёки, - отвечает историк Буганов. - Ни в одном древнерусском письменном памятнике до татаро-монгольского нашествия, т. е. до конца первой трети XIII века, нет ни жалоб на чрезмерное употребление алкоголя, ни упоминания о пьянстве вообще среди нашего народа. Объясняется это довольно просто. До X века русичи не знали пьянящего виноградного вина, варили пиво, изготовляли брагу и квас, медовуху. Эти лёгкие напитки сопровождали застолья и братчины, приносились в качестве угощений на пирах, вызывая у пьющих весёлость, не переходившую в тяжёлое опьянение.

Но на чём же основываются те, кто обвиняет русский народ в «традиционном пьянстве»?

Вот один из «исторических» аргументов. Политическая обстановка тех лет складывалась таким образом, что Владимиру нужно было принять религию по византий­скому образцу, ведь Византия входила в очередной зенит своего могущества, яв­ляясь государством, где монотеическаярелигия закрепляла и дополняла власть императора. Посольства же, посланные Владимиром на Восток, чтобы выяснить положение в ведущих мусульманских го­сударствах, докладывали, что Багдадский халифат, крупнейшее в то время государс­тво ислама, утратил своё могущество, а его владыки не пользовались никакой ре­альной властью. Шло к упадку и сильней­шее мусульманское государство Средней Азии – держава Саманидов. Русский князь учитывал всё это, но, не желая ссориться с представителями ислама, которые убеж­дали его сделать на Руси государственной свою религию, объяснил свой отказ тем, что на Руси не могут без вина, которое, как известно, ислам запрещает.

Руси есть веселие пити, не можем без того быти, - ухмыльнувшись в бороду, заявил князь Владимир.

Много позже слова Владимира Свя­тославовича недруги стали истолковы­вать задним числом в другом смысле. Якобы русский народ не может сущес­твовать без алкоголя. Отсюда берёт на­чало этот миф о русском пьянстве. На самом деле Россия вступила в средне­вековье трезвой. И это утверждение по­пытаюсь обосновать.

С 1951 года на территории Новгорода начал проводить археологические рас­копки академик А. В. Арциховский. Интереснейшим научным открытием стали берестяные грамоты, которые свидетельствовали, что Русь широко писала и читала. Как раз государственная организация Новгорода вызывала к жизни необходи­мость распространения грамотности, как среди хозяев, так и среди крестьян. Ведь последние не только читали, но и ответ в письме держали.

Потом эти раскопки продолжил член-корреспондент АН СССР В. Л. Янин. В берестяных грамотах этих достаточно много места отводилось и мельчайшим бытовым вопросам. Но ни в одном из бе­рестяных свидетельств нет упоминания о вине и пьянстве. Широкое распростране­ние грамотности не зафиксировало этих явлений.

Только к XV веку на территории русского государства оформилась в качестве общественного питейного заведения корчма, владельцы которой платили пошлины с напитков князю. В ней наряду с вином пользовались ночлегом, заказывали еду, пели и слушали музыку. Однако корчмы были только в крупных центрах: в Киеве, Новгороде, Пскове и Смоленске.

Напротив, в Западной Европе средне­вековье отмечено повсеместным ростом употребления не только вина и пива, но и крепких спиртных напитков. Уже в XIII веке западный европеец, в отличие от на­ших предков, не только знал, что такое водка, джин и другое, но и старательно их употреблял. Разнообразные и дешё­вые крепкие напитки триумфально шес­твовали из дворцов в простой народ че­рез кабаки и торговые лавки. «Германия зачумлена пьянством», - восклицал ре­форматор церкви Мартин Лютер. «Мои прихожане, - жаловался одновременно с ним английский пастор Уильям Кет, - каждое воскресенье смертельно все пьяны». И это в старом и чопорном Лондоне, откуда раздаются упрёки России в тради­ционном пьянстве. Современники сооб­щали, что в Лондоне «в каждом доме, в каждой улице кабак имеется». В них женщины пили наравне с мужчинами, цены в прейскуранте подкупали своей дешевиз­ной. Простое опьянение - пенс, мертвец­кое - два пенса и солома даром. Глядя на всенародную страсть к пьянству, поразившему все сословия, папский посол Антоний Компаниус горько воскликнул: «Здесь бытие - лишь питие». Дипломат не был далёк от истины. Общественное сознание тех лет в Англии не осуждало пьянства. Более того, непьющий не считался джентльменом.

В России производство крепких напитков приходится лишь на рубеж XV-XVI веков. Появление водки зафиксировано примерно этим временем. Спирт - это изобретение древнеегипетских мудрецов-врачевателей, которые за большие деньги продавали его во многие страны. В Европе спирт разбавили и одарили им Русь. Поначалу водку употребляли исключительно как лекарственное средс­тво. Aqua vita, живая вода, - в русской окающей транскрипции - оковита. Под таким названием застал кое-где водку даже XIX век. В южных губерниях её стали назы­вать горилкой, а в Великороссии приви­лось название, дошедшее до сегодняшнего дня.

В середине XVI века в России появля­ется кабак - место казённой или откупной продажи спиртных напитков. Иван Грозный распорядился построить пер­вый кабак в Замоскворечье, вернувшись из казанского похода. Как гласит «Русский архив» (1886), он запретил жителям Москвы пить водку, позволив, однако, для опричников построить особый дом под названием кабак. Капли золотого дождя упали в царскую казну и забарабанили всё чаще и чаще стараниями проворных слуг, смекнувших, что дело это - зело доходно. Уже к первой половине XVII века «царёвы кабаки» как грибы после дождя выросли не только в городах, но и в небольших деревнях. Приходившие туда быстро хмелели. Пожалуй, с этих лет начал формироваться миф о повсеместном пьянстве на Руси, в основе которого лежат свиде­тельства заезжих иностранцев.

Итак, со времён Ивана Грозного стали собираться кабацкие доходы, или «напойные деньги». Осуществляли это присяжные головы и целовальники, то есть вы­борные чиновники.

Наряду с казёнными - царскими кабаками - на Руси возникла и другая форма - пожалованные кабаки боярам, помещи­кам и монастырям. Одновременно москов­ское правительство жёстко преследовало кормчество, ревностно ограждая свою мо­нополию на производство и продажу алкогольных напитков. И всё же в Московии нашлись люди, усмотревшие в действовавшей системе спаивания, хотя и очень доходной, одну из главных причин «душевредства». Так именовал пьянство патриарх Никон, под влиянием которого царь Алексей Михайлович задумал широкую реформу кабацкого дела. С этого време­ни берут начало попытки государственной регламентации производства алкоголя.

В феврале 1652 года были посланы гра­моты по городам, которыми объявлялось, что с нового года «в городах кабакам не быть, а быть по одному кружечному дво­ру». Запрещалась торговля вином во время Великого поста и на Святой неделе. Воеводам предписывалось закрывать на это время кабаки. В августе 1652 года был созван «собор о кабаках», на кото­ром предстояло выяснить детали рефор­мы, уже в принципе принятой и осуществлённой в своих основных чертах. Состав участников собора, как видно из грамоты, посланной в Углич 16 августа 1652 года с изложением постановлений собора, был обычным для XVII века.

Из постановлений собора особенно важным является ограничение времени торговли вином. Запрещалась его продажа во время постов, по воскресень­ям, средам и пятницам. А разрешалась в понедельник, вторник, четверг и субботу только после обедни, то есть после 14 часов, и прекращалась летом - за час «до вечера» (около 17 часов 30 минут), а зимой - «в отдачу часов денных» (около 17 часов). Категорически было запрещено торговать вином ночью. Количество вина, продаваемого одному лицу, было ограни­чено одной чаркой, в долг и под заклад давать было не велено. В заключении грамоты о кабацкой реформе, посланной в Углич, была добавлена любопытная ого­ворка относительно «напойных денег» -«собрать перед прежним с прибылью»! Достигнуть этой цели московское пра­вительство надеялось путём уничтоже­ния частных кабаков и повышения цены на вино. Именно эта лицемерная по сво­ей сути политика красной нитью прохо­дит через историю кабацкого вопроса в России. С одной стороны, монарх бичует пьянство, с другой - велит с прибылью собрать «напойные».

Заезжие иностранцы живописно сви­детельствуют об этом, хотя большая часть их выводов основывается лишь на впечатлениях, чаще всего зрительных, без сравнительного анализа с европейскими государствами. В 1639 году Адам Олеарий, представлявший в Москве голштинского князя Фридриха III и подолгу службы частенько разъезжавший по на­шей земле, заключил в самой известной книге о России в XVII веке «Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно», что русские «более привержены к пьянству, чем любой другой народ мира».

Свидетельства эти следовало бы не только проверить, но и сравнить с тем, что происходило в то время в Западной Европе. Например, водка в России стоила дорого, дороже, чем в Европе. И это сдер­живало её массовое употребление.

Б. Мэй, английский историк, в объёмистой книге, вышедшей в Лондоне в 1984 году, сославшись на А. Олеария, писал: «На протяжении столетий иностранцев постоянно потрясало потребление алкоголя русскими, принадлежащими ко всем классам общества...» Б. Мэю вторит аме­риканский историк Дж. Веллингтон, кстати, консультировавший президента Рейгана по вопросам отношений с Советским Союзом. В книге с претенциозным названием «Икона и топор», выдержавшей два издания, он бездоказательно утверждает, что в Московии наиболее распространённым пороком было пьянство.

Насколько же объективны наблюдения А. Олеария и выводы учёных?

Как известно, степные кочевники оттеснили наших пращуров из чернозёмной полосы на север. Но и там народ наш продолжал заниматься привычным для него земледелием. И хотя климат здесь был отнюдь не благоприятным, а почвы - просто бедными, наш пахарь продолжал поднимать землю, растить хлеб насущный. В мире лишь две северные стра­ны создали у себя крупное земледелие. Это Россия и Канада. Но в Канаде значительная часть крестьян живёт примерно на широте нашего Крыма. Как в Западной Европе. В России же тех лет земледелие развивалось в тяжелейших климатических условиях. Сравните. Зимы холодные и долгие, в то время как в Европе солнце и тепло отнюдь не редкие гости.

Почвы в нечернозёмной полосе обе­зображены болотами, и сезон полевых работ почти вдвое короче, чем в Европе. Время выпаса скота укорачивалось из-за климатических условий на два месяца. Очевидно, что для получения минимума продукции наш пращур вкладывал физических и духовных сил и времени несравненно больше, чем его западноевропейский коллега. Когда уж тут пить? Ей-богу, вымерли бы русичи, не вынесли бы жес­точайшей борьбы с кочевниками, если бы вливали в себя алкогольной продукции даже равное с европейцами количество. Сколько мужества, сколько терпения, воли и выносливости нужно было народу нашему, чтобы выжить, чтобы накопить материальные ресурсы, подорванные татаро-монгольским нашествием, чтобы, оперевшись на них, построить огромную империю.

Почти на сто лет раньше А. Олеария по владениям великого князя Василия Ива­новича разъезжал посол в Московию им­ператора Максимилиана (из Габсбургов) Сигизмунд Герберштейн, написавший «Записки о московитских делах». В ней нет упоминания о пьянстве среди русских. Разве что встречается сообщение, что... «немного лет тому назад государь Василий выстроил своим телохраните­лям новый город Нади». Что это за город, историкам хорошо известно. Но поведа­ем о нём из книги уже не раз упоминавшегося А. Олеария. Он писал: «Четвёртая часть города (речь идёт о Москве. -А. С. - Стрелецкая слобода - лежит к югу от реки Москвы в сторону татар и окружена оградою из брёвен и деревянными укреплениями. Говорят, что эта часть выстроена Василием, отцом тирана, для иноземных солдат: поляков, литовцев и немцев и названа по попойкам "Налейками" от слова "налей". Это название появилось потому, что иноземцы более московитов занимались выпивками, и так как нельзя было надеяться, чтобы этот привычный порок можно искоренить, то им дали полную свободу пить. Чтобы они, однако, дурным примером не заразили русских, то пьяной братии пришлось жить в одиночестве за рекой».

«Ни у болгар, ни у русских, - считает Христа Орловский, председатель национального комитета трезвости Народной Республики Болгарии, - так называемых пьяных традиций никогда не существовало. На Руси ещё в конце XVII века был учреждён специальный "орден за пьянство" - тяжёлая чугунная плита с железным ошейником. Не менее круто обходились с выпивохами и у нас. Создатель первой болгарской азбуки философ Константин-Кирилл написал притчу против пьянства, закончив её такими словами: "Пьяницы не походят ни на людей, ни на скотов - только на дьяволов. От них отворачиваются ангелы, их обегают люди".

В книге известного бытописателя про­шлого века Ивана Прыжова «История кабаков в России в связи с историей русского народа» (1886) отмечается, что «миллионы людей... видели в пьянстве божье наказание и в то же время, испи­вая смертную чашу, протестовали, пили с горя». Прочитав книгу Прыжова, укрепляешься в убеждении, что пьянство пришло на русскую землю извне.

Механизм алкогольной эксплуатации народа в XVII и XVIII веках, всё больше и больше оттачиваясь, увеличивал потребление крепких напитков в стране. XIX столетие принесло России фабричное производство чистого спирта. Один из крупнейших психиатров дореволюционной России И. А. Сикорский писал: «Раньше было пьянство, а с XIX века начался алкоголизм...» По всей стране открывались корчмы и кабаки, торгуя и денно, и нощно.

Итак, с каждым годом Россия всё больше и больше хмелела. Но водка распространялась вширь, а не вглубь. И если общее количество её за счёт продажи в Отдельных губерниях возрастало, то на душу населения по сравнению с другими государствами Европы Россия занимала скромное, среди последних, место. В конце XIX века наша страна по потребле­нию спирта была на девятом месте, пропустив далеко вперёд Францию, Швецию, Данию, Голландию, Германию и других.

Один из виднейших специалистов в этой области тех времён Н. О. Осипов писал, что «Россию по количеству алкоголя можно было бы причислить к самым трезвым странам Европы». Русский крестьянин имел возможность пить лишь несколько десятков дней в году - по престольным праздникам, на пасху, масленицу, на свадьбах и базарах. Всё остальное время он тяжело работал, отвоёвывая у земли в суровых условиях нашего климата хлеб свой насущный. Крестьянский труд не терпел ни двух, ни трёх каждодневных рюмок.

Когда на Западе сегодня говорят об «исконном русском пьянстве», то не учитывают социальных корней этого явления в дореволюционной России. Убедительность же аргументов чаще всего не выходит за рамки пропаганды.

В середине XIX века в России оформ­ляется сильное трезвенническое движение, которое наряду с виднейшими общественными деятелями поддерживала и церковь. Но ростки эти были втоптаны в грязь правительством, распорядившим­ся уничтожить общественные антиалкогольные институты, несмотря даже на конфликт с церковью. С одной стороны, практиковалось моральное осуждение, вводились ограничения, но потом их отменяли, и производство водки возрастало. В XVI веке Иван III закрыл корчмы, его сын Василий III разрешил пить только своим слугам да иностранцам, которым построил для этого слободу в Замоскво­речье. При царе Алексее Михайловиче в ХVI веке продажу водки в кабаках огра­ничили, но упавшие доходы заставили всё вернуть на круги своя. В первой четверти ХVII века казна получила с водки более 1 миллиона рублей, в 1800 году уже 13,6 миллиона, а в конце XIX века - 300.

Русское общество не сложило руки. Гневно против спаивания страны высту­пил Ф. М. Достоевский. «Зверит и скотинит человека» водка, возмущался он. Клеймил пьянство Л. Н. Толстой. Конец XIX века - это очередная волна борьбы за трезвость.

Проблема эта в стране не могла уже быть решена только регламентирующими и моральными усилиями. В том числе и введением в начале Первой мировой войны ограничений продажи спиртных напитков. Для защиты страны от алкоголизации были необходимы глубокие социальные преобразования.

Наш комментарий.

О мифе «пьяной Руси» знает каждый участник современного трезвенного движения в России. Но, к сожалению, широкие массы почти ничего об этой грандиозной мистификации не знают. Особенно в последние два десятилетия усиленно (и не безуспешно) внедряется в массовое сознание нашего народа представление об «исконно русской традиции» - пьянстве.

Меж тем, «традиция» эта берёт своё начало с 60-х годов прошлого века. Именно поколение, рождённое после Великой Отечественной войны стало массово спиваться. Автор этого комментария родился через два года после войны и хорошо помнит пятидесятые годы. Среди искалеченных физически и психически мужчин, вернувшихся живыми с войны, было определённое количество безнадёжных пьяниц. К ним окружающие относились достаточно снисходительно, жалея их поломанные судьбы и личные трагедии. Но, в чём-то оправдывая, не поощряли.

Впрочем, и сами эти люди понимали пагубность своей горькой зависимости. Помню, как мой дальний родственник, вернувшийся с войны без ноги, наливая себе рюмку, вдруг спросил меня, четырнадцатилетнего, кивая на бутылку: «Ты-то как к этому относишься?». – Я не пью, - отвечаю ему. – И правильно делаешь! Никогда не прикасайся к этой гадости…. Мы-то уж… сломались многие, так уж получилось с этой проклятой войной…. А ты никогда в рот не бери, не привыкай к этому зелью; у вас другая должна быть жизнь….

Кто теперь из пьющих может сказать подросткам так? Кто хочеттак сказать молодым? Не знаю….

Какая «другая» жизнь, я теперь убедился. Моё поколение в целом нетрезвое, уже стремительно уходит из жизни, многие не доживают даже до 60 лет. А ведь на нашу долю, рождённых в первое послевоенное десятилетие, не досталось никаких войн: ни афганской, ни чеченской. Разве что некоторые побывали во Вьетнаме. Проскочили мы как-то. Тем не менее, до настоящей старости многие не доживают.

Нет стариков, настоящих русских, каких я видел в рязанских сёлах в 50-е годы. Это были древние мудрецы с умным и серьёзным взглядом. Достоинство, непоказная гордость, какая-то завораживающая степенность просматривалась в этих простых крестьянских мужиках. Собираясь у завалинки числом около десятка, эти мужчины, которым около или за 80 лет, неспешно вспоминали все войны, в которых они участвовали. Мне было тогда лет 5-6, когда я, играя рядом на траве, прислушивался к этим не совсем понятным для меня речам. Но сама манера речи каким-то образом завораживала, хотелось слушать их бесконечно. А говорили они о многом, в том числе и о тогдашней мировой обстановке. Помню, часто повторяли слово АТОМ, раскрывая газеты, в которых я хорошо запомнил лишь рисунок строения атома: ядра и двух перекрещивающихся орбит. Таким символом тогда изображали ядреное оружие.

Сейчас же в деревнях стариков-мужчин совсем нет. А в городе если и есть, то смотреть на их редкие сборища мерзко. В ином столичном дворе можно иногда увидеть группу пенсионеров с опухшими лицами за деревянным столом. Вспоминают боевую молодость, обсуждают мировые проблемы? Нет! Играют в карты, домино; рядом - пивные и водочные бутылки. Мат, жаргон, стеклянные тупые глаза. Какие-то подростки-старички. Могут ли такие сделать замечание рядом глотающим из банок мальчикам и девочкам? Невозможно такое даже представить. Даже если и сделают, получат адекватный ответ. И поделом: таких не уважают.

Хоть и горько это признавать, но традиция массового пьянства началась с нашего поколения. И если применить теорию 3-х поколений, то можно сказать, что военное поколение (вынужденно) начинало, наше пьянствовало, а поколение наших детей, которым сейчас по 30-40 лет, спивается.>

И если уж продолжать развивать эту теорию, то одна надежда на тех, кому сейчас 20-25 лет. Это поколение должно быть (обязано!) быть ТРЕЗВЫМ! Иначе, конец русской цивилизации. И в этом нет никакого преувеличения: хотим выжить как народ – необходимо вырастить абсолютно трезвое поколение. Слишком далеко зашло пьяное безумие.

Никакого «алкогольного юмора» в этой проблеме терпеть нельзя! Эстрадные продажные идиоты, кто очень веселится по поводу народной катастрофы, выполняют задание наших врагов. Понимая это или не понимая, разницы нет никакой. Те же, кто смеётся вместе с ними – невежественные рабы, покорные биороботы, запрограммированные на самоуничтожение.

Трезвость – как здравая рассудительность, свобода от иллюзий и самообмана – НАША СИЛА. Плюс – серьёзность, единство и активное действие. В этом наше спасение.

С сайта trezvost.ru