Блуд, аборты, слом традиций

ПРАВОСЛАВИЕ.RU

Обычно при рассмотрении темы «Революция 1917 года и Русская Церковь» анализируется церковная структура того времени, отношения Церкви и церковной иерархии с властью, особенности духовенства и т.д. Но редко поднимается вопрос о том, что представлял из себя верующий народ того времени, насколько была укоренена в нем православная вера, как исполнялись заповеди, во что, наконец, верили крестьяне и рабочие — т.е. те, кто собственно и делал революцию. Обо всем этом мы беседуем с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Института российской истории РАН, сотрудницей кафедры истории Церкви исторического факультета МГУ им. Ломоносова Еленой Беляковой.

– Что можно сказать о религиозности русского народа накануне революции?

– Предреволюционное время характеризует кризис так называемой «традиционной религиозности». Он начинается вместе с развитием капитализма в пореформенное время (то есть после освобождения крестьян в 1861 году), которое, в частности, порождает «отходничество» и «отхожие промыслы». Очень важным этапом явилась Первая мировая война. Но еще до нее можно говорить о том, что крестьянский мир очень сильно изменился под влиянием городской культуры и отходничества.

– А что такое «отходничество», и что вы называете традиционной религиозностью?

– Отходничество – это процесс, когда человек работает не в деревне, а едет на заработки в какой-нибудь крупный город. Тогда это были в основном Санкт-Петербург и Москва. Здесь бурно развивалась промышленность, и люди легко могли найти работу. При этом отходники не переселялись полностью в город, поэтому это нельзя называть трудовой миграцией. Крестьяне уходили не на весь год, а на определенный срок – обычно минимум на три месяца.

Что же касается понятия «традиционная религиозность», то под ним понимается религиозность, не являющаяся личным выбором человека, а связанная с определенным местом и общиной, в которую включен человек. Все ритуалы и обряды здесь передаются общиной. И именно в среде крестьянства Православие существовало во многом в форме традиционной культуры и традиционной религии.

– Что особенно важно в традиционной религиозности?

– Во-первых, роль коллектива и контроль за индивидом со стороны крестьянской общины. Существовала строгая система запретов. Мы можем хорошо представить себе состояние религиозности русских крестьян по очень ценным сведениям, собранным «Этнографическим бюро» этнографа и социолога князя Вячеслава Тенишева с 1897 по 1901 год. Эти опросы активно использовались этнографами в XX веке, а сейчас, благодаря публикации Российского этнографического музея, они стали еще более доступными. Тенишев очень хорошо организовал работу, составил прекрасный вопросник. Его интересовали традиции и обычаи крестьян. Опросы проводились в основном по северным и центральным губерниям. И на основании этих данных мы видим, что религиозность в крестьянской среде – это в первую очередь система запретов. Например, крестьяне не считали, что в церковные праздники обязательно идти в церковь и причащаться. Для них праздник определялся запретом на работу в этот день. Идти в церковь в общем-то надо, но чаще всего в храм ходили мужчины, женщины же занимались хозяйством. За то, что ты не пошел в церковь, тебя не наказывали, а вот за работу в праздничный день – наказывали.

Также очень строго соблюдались посты. Об этом еще Достоевский говорил в «Дневнике писателя». Один душегуб убил девочку, которая несла пирожки с мясом. И когда убийцу поймали, он сказал, что не стал есть пирожки, потому что идет пост.

– Можно ли сказать, что при традиционной религиозности превалирует формальная сторона религии?

– В традиционной религиозности важны в первую очередь запреты. Христианство утверждается здесь не через благовестие, а через соблюдение коллективных запретов. Если человек их переступил, он вроде уже и не христианин. Слово «формальный» здесь не очень подходит. Просто есть такая традиция, которая связана с крестьянским бытом и сельскохозяйственным годом, когда все праздники так или иначе привязывались к аграрному году. Несомненно, были люди, которые серьезно относились к религии и «пропускали» ее через себя, но не они создавали большинство и не они диктовали законы в этой среде.

Пагубное влияние Первой мировой


– Можно ли поставить знак равенства между религиозностью традиционной и крестьянской?

– Да.

– Тогда как же крестьяне могли участвовать в революции 1917 года? Ведь именно крестьянское большинство поддержало большевиков…

– Для понимания этого очень важна Первая мировая война. Мы с вами тоже свидетели определенных войн и знаем, как отрицательно влияет война на человека, как она его порой ломает. Те, кто возвращается с войны, всегда составляют некоторую проблему для общества. А в Первую мировую войну было поднято под ружье огромное количество крестьян – 20 миллионов человек. Россия раньше такого никогда не знала. Все эти люди были оторваны от деревни, от своего дома. Война была затяжная, к моменту Октябрьской революции она длилась уже больше трех лет. И для народа эта война была совершенно не понятна. Никто и сейчас не объяснит, зачем России была нужна эта война.

И как раз во время Первой мировой традиционная крестьянская религиозность начинает стремительно исчезать. Она просто не выдерживает испытания тяжелой длительной войной. Когда война длится три года, крестьяне хотят только одного – вернуться домой, и можно говорить, что революцию делали именно эти вооруженные люди.

Когда вокруг тебя непонятно за что гибнут люди, это очень сильно влияет на мировоззрение

– Насколько уникальна Россия в этом плане?

– Похожие процессы были и в Германии, и в Австро-Венгрии, но там они все же не приняли такого разрушительного характера. У России боевые потери в процентном отношении были как у Австро-Венгрии, а в абсолютных величинах – самые большие. Когда в окопах вокруг тебя постоянно гибнут люди, это очень сильно влияет на мировоззрение.

Кстати, очень сильно изменилось отношение к Церкви – и в первую очередь у солдат. Во время войны Церковь во многом выступала как пропагандистский институт, чьи проповедники призывали людей участвовать в непонятной для них войне. Причем священники вначале ратовали «за веру, Царя и Отечество», а когда царской власти не стало – призывали воевать уже «за Временное правительство». Но если жертвовать жизнью за Царя привычно и традиционно, то, когда его нет, это становится безумием!

– А как же широко известная пословица: «В окопах не бывает атеистов»? Почему испытания военного времени подтолкнули не к большей религиозности, а к потере веры и уходу в сторону квазирелигиозного большевизма?

– Это отчаяние, желание поскорее вернуться домой. Многие разуверились в том, что Бог может спасти от этой беды, и потому собирались выбраться из нее сами. Массовые братания на фронте с солдатами противника начались еще до большевиков.

Хорошо говорить, что в окопах не бывает атеистов, но надо вспомнить и о жестокости и озверении во время войны. Это тоже имело место в большом количестве.

Также, на мой взгляд, очень плохую роль сыграла пропагандистская литература, причем не большевистская. Говорили, что Германия хуже зверя, что немцев нужно убивать, что они страшные захватчики и т.д. Но практически у всех на устах было, что немкой является царица. Вообще в народе очень часто говорили о том, что вся верхушка – немцы, что все министры – немцы и предатели.

В какой момент крестьяне теряли веру

Сравните, например, сельскую церковь и Исаакиевский собор. Да крестьян туда просто не пускали!

– В чем еще выражался кризис традиционной религиозности?

– Для традиционной религиозности очень важно место, локус. Все религиозные обычаи и обряды связаны с определенным местом, привязаны к нему. Человек идет в конкретную церковь, он знает конкретного священника, знает всех людей прихода, к которому приписан, знает кладбище, где лежат его предки.

В юности меня интересовал вопрос: когда люди перестали ходить в храм? Вроде все крещенные, православные, а почему в церковь не ходят? Я спрашивала об этом людей, рожденных до революции. И самый частый ответ был – «когда мы переехали». Либо потом, когда церковь уже снесли, но чаще всего – когда переехали.

Перемещаясь в другое пространство, крестьянин мог бы включиться при нормальных условиях в городскую религиозную культуру, но этого не происходило, потому что бывшие крестьяне были на тяжелых работах, у них для этого было мало возможностей. Сравните, например, сельскую церковь и Исаакиевский собор! Да крестьян туда просто не пускали – например на первой неделе поста. Когда они привыкли говеть, в городе им некуда было идти. И что им было делать? Они не могли жить в соответствии с принятым на родине религиозным укладом, а нового уклада им практически не предлагали.

Заметим, что, когда им что-то предлагали, они отзывались, включались в религиозную жизнь. Святой Иоанн Кронштадтский очень хорошо это понимал. Он устраивал общую исповедь, потому что на его проповеди собирались огромные толпы. Он понял, что нужно обращаться к низам, ведь Кронштадт – это те же отходники, бывшие крестьяне. Да и основная масса населения Петербурга, более 60%, – это бывшие крестьяне.

Рост преступности

– В чем вы видите причины кризиса традиционной религиозности?

– На мой взгляд, главная причина – распространение капитализма в России. Жить в городе так, как жил в родной деревне, крестьянин уже не может, оттого и происходит культурный кризис. Крестьянин уже не может, как правило, столь же строго соблюдать посты. Никто так же строго не контролирует соблюдение запретов. Новоявленный горожанин живет в среде, в которой не ходят в церковь по праздникам, – и он тоже прекращает это делать. Это не значит, что он стал изувером или потерял веру в Бога. Но соблюдать и выполнять те нормы, к которым он привык в деревне, бывший крестьянин уже не может.

Все источники свидетельствуют о том, что отходники, вернувшись в деревню, уже не соблюдают прежних запретов и предписаний, в частности они уже не посещают церковь.


О кризисе традиционной религиозности и традиционной культуры говорит также и широкое распространение в городе некоторых ненормальных социальных явлений. Это, прежде всего, показатели роста городской преступности.

Новоявленный горожанин живет в среде, где не принято идти в церковь по праздникам, – и он тоже перестает ходить

– О каких именно преступлениях идет речь?

– Во-первых, это нанесение телесных увечий. Важно, что до 1904 года крестьян пороли. Например, крестьянин мог пожаловаться на своего взрослого сына, и тогда его публично пороли розгами, если волостной суд назначал такое наказание.

– За что пороли?

– Например, за грубое отношение к отцу. Даже взрослый крестьянин, женившийся и создавший семью, все равно продолжал жить по воле отца. Таков был уклад, который мы называем патриархальным. Крестьянин жил в большой семье и без согласия отца не мог ее покинуть.

А когда человека бьют – он бьет и другого. Это закон, о котором знает любой психолог. Поэтому в городе, где нет строгого контроля со стороны общества в целом и родного отца в частности, самым распространенным и резко растущим видом преступлений становится нанесение телесных повреждений: по статистике, прирост данных преступлений составлял 200% ежегодно.

Рабочие-поденщики на Хитровке, начало XX века
– Россия как-то выделялась в этом плане?

– Резкий рост преступности характерен не только для России – он происходил и в Европе, но там он потом постепенно сошел на нет, а в России он рос вплоть до начала войны, что как раз и свидетельствует о кризисе. В крупных городах были районы, куда было опасно заходить, – тот же Хитров рынок в Москве. Елизавета Федоровна, пытаясь помочь тамошним обитателям, ходила туда лишь в сопровождении своих диаконис. В Петербурге появились бои «стенка на стенку», чего раньше северная столица не знала. Порой это принимало вид практически массового убийства.

Также изменилось отношение к браку.

Блуд и аборты

В Петербурге к началу 1900-х годов каждый четвертый ребенок – незаконнорожденный

– Речь о блуде или о нежелании создавать семьи?

– Традиционно в деревне большинство мужского населения в зрелом возрасте состояло в браке. В городе же очень многие рабочие в брак не вступали. С этим связано широкое распространение проституции. Как мы хорошо знаем из, например, Достоевского, это бич капитализма, бич больших городов.

А еще в городе перестали рожать детей.


Крестьянские семьи традиционно многодетные. Это связано с тем, что крестьяне заинтересованы в рабочей силе. Любой сын в деревне участвует в обработке земли и других хозяйственных работах, а в городе, на заводе сын не нужен. Как следствие – в городах страшная беспризорность, незаконнорожденные дети.

Статистика того времени действительно страшная: каждый четвертый ребенок в Петербурге к началу 1900-х годов – незаконнорожденный, его родители не оформили законный брак. На это влияло, конечно, и то, что в России не переходили к новой системе разводов. Если мы посмотрим показатель разводов, то в эти годы он был практически на нуле – на всю Россию тысяча с чем-то разводов. Но при этом каждый четвертый ребенок – незаконнорожденный.

– Как это могло быть?

– Люди не могли оформить развод, поэтому сожительствовали, не узаконивая отношений.

Уже в 1893 году в столице количество абортов от числа рождений составляло 20–22%

– Для кого это было наиболее характерно – для рабочих, интеллигенции или дворянства?

– Конечно, среди дворянства и интеллигенции тоже были разводы. И в этих социальных слоях люди последовательно создавали новые семьи, но не могли оформить их официально. Важно то, что у интеллигенции это происходило постепенно. Мы знаем, что и в пушкинские времена были незаконные сожительства. То есть для дворянства и интеллигенции это было некое врастание, начавшееся достаточно давно. Что же касается рабочих, то для них это был резкий слом, крах ценностей. Еще вчера у крестьянина была семья и дети, а уже сегодня его сын не собирается создавать семью и рожать детей.

Более того, задолго до революции в обществе распространились аборты.

Например, в Харькове уже в 1893 году количество абортов от числа рождений составляло 20–22%, примерно столько же в Петербурге. А в послереволюционном 1920 году в Москве на 20 тыс. родов приходилось 7 тыс. абортов, то есть чуть больше трети от числа рождений.

В целом резкий слом социальных отношений повлек за собой и крах традиционного сознания. Если бы это происходило постепенно, если бы не было такого резкого перехода, мы бы, возможно, и не увидели подобного кризиса. У нас капитализм слишком быстро принял очень резкие формы. Именно стремительность этого перехода, на мой взгляд, и оказалась роковой, на что в свою очередь очень сильно повлияла и Первая мировая война.

Утрата веры как фактор революционной деятельности

– Какую роль, на ваш взгляд, этот кризис сыграл в случившейся революции?

– Как возникают рабоче-крестьянские и рабоче-солдатские советы? Вооруженный человек начинает вести себя так же, как он вел себя на войне. Ему уже все равно, в кого стрелять, – он уже не думает о Боге. Такой человек перешагнул черту, и его больше не связывают никакие запреты. Советскую власть в деревне устанавливали именно те люди, которые прошли войну и вернулись с фронта. Человек, потерявший веру, способен на очень страшные действия.

Хотя, надо сказать, многие люди из числа революционеров по привычке считали себя православными.

Были такие курьезные случаи. Например, в рапорте епископа Калужского Феофана (Тулякова), отправленном в Синод 21 января 1918 года, говорится, что советские декреты о разводе и гражданском браке внесли большую сумятицу в народные умы и поставили епархиальное начальство, ведающее разрешением браков и бракоразводными делами, в крайне затруднительное положение. Сообщалось, что в духовную консисторию стали высылаться Калужским советом солдатских, рабочих и крестьянских депутатов прошения некоторых лиц на имя названного совета о расторжении браков. На заявление служащих консистории о том, что эти требования противны церковным правилам, солдаты обычно отвечали: «Вы не признаете декретов народных комиссаров? Мы вас штыками заставим подчиниться им». На предложение пойти в комиссариат и там развестись по гражданским правилам, они отвечали: «Мы не нехристи, мы желаем развестись по-церковному и повенчаться по-церковному».

В рапорте подчеркивается, что положение секретаря консистории, принимающего прошения от солдат, желающих расторгнуть брак, просто мученическое, крайне опасное и невыносимое. В рапорте дословно написано: «В день приняв 30–40 просителей, наслушаешься столько угроз, столько ругани, что буквально благодаришь Бога, что остался жив еще и тебя не убили».

– Что, на ваш взгляд, могла сделать Русская Церковь, чтобы предотвратить разразившийся кризис? Есть ли в этом ее доля ответственности?

– Мне кажется несомненным, что церковные деятели не понимали, что нужно специально работать с крестьянами, которые переселились в город. Епископы говорили, что рабочие «распропагандированы», теряют веру, что в их среде распространяется практика абортов и т.д. Но реально с рабочими работали единицы: святой Иоанн Кронштадтский, Георгий Гапон, некоторые представители обновленческого крыла и всё.

Свою роль сыграло и неправильное понимание традиционной религиозности. Никто не беспокоился, что люди читают только жития святых, что у них нет Евангелия, что они сами не молятся, что нужно как-то просвещать крестьян. У сельского духовенства было очень мало возможностей, и мало кто реально работал в этом направлении.

Господствовала идеализация деревенской жизни: мол, в крестьянском мире все хорошо. А потом на Поместном Соборе говорили: мы сами не знаем, представляем мы народ или нет. Мы говорим, что за нами 110 миллионов, а вдруг за нами и 10 не найдется? В 1917 году в рясе стало опасно ходить по улицам и ездить в транспорте. Поэтому на Соборе даже рассматривался вопрос об одежде духовенства: можно ли духовенству ходить без рясы? Потому что тогда человек в рясе был мишенью в прямом смысле: в него стреляли, над ним издевались. И это были стихийные народные настроения, которые только на большевиков уже не спишешь!


Подробнее на https://khazin.ru/articles/165-interv-ju/55721-blud-aborty-slom-traditsiy