Епископ Григорий Лурье: Папизм, магизм, иллюзионизм: эволюция РПЦ МП в трех словах

snob.ru

Верующие люди могут оказываться где угодно: на заводах, в научных институтах, на лавочке среди пенсионеров. Так почему бы им не встречаться и в РПЦ МП? Разумеется, их и там немало. Но тот или иной процент верующих людей вовсе не превращает организацию — скажем, колхоз или профсоюз — в религиозную. Религиозная организация — это только та, которая существует для религиозной деятельности.

Примазывание к государственной власти и стяжание материальных богатств — деятельность серьезная, но не очень религиозная. Религиозные заслуги отдельных людей и отдельных приходов на организацию в целом не переходят. Обществу непонятно, зачем добрым людям столько злых дармоедов у себя на шее. Может быть, если уж эти добрые люди сами не могут освободиться, то им просто надо помочь?

Как РПЦ МП дошла до жизни такой? Ведь это произошло не в «святую ночь» рождества «Русской православной церкви» — на достопамятном ночном приеме трех митрополитов в Кремле у товарища Сталина 4 сентября 1943 года.

Мой ответ будет дан в три этапа и в обратном хронологическом порядке.

Этап третий: иллюзионизм

Иллюзионизм — это то, что мы имеем сегодня. Религиозная организация есть, а религии нет. Зато все обряды и вся риторика на месте. Любой тест на религиозность официоз РПЦ МП проваливает. Общество заметило наконец эту особенность патриархии в «год Pussy Riot» — 2012-й. Хочешь предсказать корпоративное поведение РПЦ МП в любой ситуации — исключи заранее любой религиозный мотив.

Но старожилы помнят надежды 80-х годов, будто освобождение РПЦ МП освободит в ней хорошее, а это хорошее вытеснит плохое. В каком же месте «что-то пошло не так»?

В тот момент, когда РПЦ МП попыталась занять в нерелигиозном обществе такое же место, какое имела дореволюционная церковь в обществе куда более религиозном. В современной России около 80% назовут себя православными — по крайней мере, если их спросят об этом социологи, которых большинство респондентов принимает за представителей власти. При этом где-то четверть из них ответят, что не веруют в Бога.

Насколько эта масса людей христианская, настолько же христианским является то, что совершается для этой массы в храмах РПЦ МП.

Подлинность веры тут ровно такая же, как подлинность веры в коммунизм среди советских людей на первомайской демонстрации. Но это если говорить именно о христианской вере. Тогда да: иллюзия массового христианства и иллюзия христианского богослужения. Иллюзионизм.

Этап второй: магизм

Но христианство тут только мешает понять, что происходит на самом деле. Ведь в происходящем есть и много подлинного. Те же люди, которые заявляют себя не верующими в Бога, часто просят поставить за них свечки, да иногда и сами могут зайти в храм. Как-никак Бог — Он то ли есть, то ли нет, а храм есть, и это какое-то «место силы». Одно дело — непонятные для народа теории о Боге или богах, другое — реальная эффективность религиозных обрядов в качестве белой, а еще более — в качестве черной магии.

В православие как черную магию верят сильнее, хотя пользуются ей меньше (все-таки люди у нас не злые). Например, угроза священника отпеть заживо подействует на любого гаишника, если только гаишник в детстве не подвергался усиленному воцерковлению, после которого он знает цену попам. Но и в белую магию верят достаточно сильно, чтобы ей не пренебрегать, особенно если речь идет о здоровье или похоронных обрядах.

Набор магических средств был еще у советской церкви, и он оказался единственным товаром, с которым она смогла выйти на массовый рынок. Чем менее люди религиозны, тем больше у них спрос на магию. Всем остальным оказалось невыгодно торговать, ибо отвлекало церковный бизнес от единого на потребу. Многим интеллигентам это стоило разочарований, особенно если они успели на волне общего энтузиазма стать священниками РПЦ МП или просто вложить много труда в возрождение, как они думали, храмов, а не торговых точек.

Естественные конкуренты РПЦ МП — экстрасенсы — еще в 90-е годы были побеждены. Оставшиеся в бизнесе обложены данью: они вынуждены подчеркивать свое согласие с РПЦ и убеждать клиентов заходить в храмы.

«Второе крещение Руси» начала 90-х годов — это прорыв РПЦ МП на огромный постсоветский рынок магических услуг, да еще и в условиях подогрева спроса на магию тогдашними народными бедствиями. Нечто подобное происходило и во время Второй мировой войны.

Будущий первый советский патриарх, а тогда митрополит Сергий (Страгородский) еще в 1927 году понял, что главная задача — не исчезнуть с рынка магических услуг, хотя бы и нести при этом любые потери. В риторике самого Сергия это обозначалось как необходимость сохранить легальные открытые храмы, без чего будто бы церковь погибнет. И тогда обязательно можно будет дождаться перемен к лучшему. Эти перемены виделись ему не в качестве популярных тогда белогвардейских утопий, а в качестве изменения собственной политики большевиков. В июне 1941 года он со своим блестящим умом сразу же сориентировался, что время близко.

Но аутентичное сергианство Сергия (Страгородского), в отличие от современного «иллюзионизма» РПЦ МП, было явлением религиозным. Магические услуги предоставлялись не фокусниками, а шаманами, которые верили в них искренне. И не надо мне возражать, что, мол, если многие из этих шаманов сдавали своих ближних в «органы», писали доносы, то они не христиане. О христианстве я тут ничего и не говорю. Я говорю только об их искренности в их собственной вере в их собственный шаманизм.

Развитие рынка сдерживалось искусственно, и профессиональные (обычно наследственные, из поповских семей) шаманы успевали его обслужить. Советская церковь напоминала народный промысел с ручным изготовлением сувениров из дерева, а вот постсоветский переход к массовому рынку потребовал штампованной продукции из пластмассы.

Вера Сергия в магический смысл церковных обрядов была, повторю, искренней и последовательной. Поэтому невозможность совершения обрядов была для него равносильна уничтожению церкви. Совершение тех же обрядов «катакомбным» (подпольным) образом, то есть без обычно присущей им торжественности, Сергия также не удовлетворяло. Возможно, он бы не смог объяснить, почему, а я думаю, что дело в том, что без торжественного антуража магия не работает, так как не будет «зрелища».

Этап первый: папизм

Для большинства церковных людей в 1927 году Сергий с его заявлением, будто бы он «спасает Церковь» своим лакейством перед большевиками, убедительным не был. Сознательные церковные люди, включая большинство тогдашних епископов, не верили в шаманизм и в необходимость любой ценой сохранять возможность открытых богослужений. Они понимали, что идти за Сергием нельзя и что надо что-то делать. Они и сделали — создалась Истинно-православная, она же Катакомбная церковь, которая еще в середине 1930-х годов перешла на нелегальное положение и которая до начала 1990-х годов сохранила десятки тысяч верующих. Отдельные ветераны этой церкви живы и до сих пор, а еще десять лет назад их оставалось довольно много.

В постсоветское время Катакомбная церковь вышла из подполья и стала наполняться новыми людьми… Но это совсем другая история.

Но все же за Сергием пошли многие, и сопротивление ему внутри Церкви формировалось настолько медленно и нерешительно, что он успел перехватить стратегическую инициативу. Было что-то очень серьезное, что тормозило даже тех, кому ложь Сергия была очевидна.

Теперь прошу внимания. До сего момента я говорил только о вещах хорошо известных и общепризнанных среди тех, кто давно интересуется темой. Начиная же с этого места, на первый взгляд, речь пойдет о какой-то исторической проблеме. Но выводы из нее будут абсолютно практические.

Дело в том, что для обоснования своего захвата церковного управления Сергий использовал особую богословскую фикцию — как он выражался, «полноту патриаршей власти».

По церковному учению в его традиционной, то есть святоотеческой форме, не бывает никакой особенной «патриаршей власти», хотя некие особые административные полномочия у патриарха появляются. Но он такой же епископ, как и все прочие: первый, но среди равных. Он ни в коем случае не епископ над епископами. Претензия быть епископом над епископами свойственна папам римским, и уже с XIV века она обличается православными богословами как особая ересь католиков, «папизм»: изобретение четвертой степени священства в виде папства, которая стоит выше всех остальных (степеней диакона, священника и епископа).

Большинство оппонентов Сергия этого не понимали. Они спорили с ним лишь о том, действительно ли «полнота патриаршей власти» у него, а не у находившегося с 1925 года в заключении патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского). Они отказывались от подчинения Сергию и от церковного единства с его организацией, но сами не знали, как им организоваться без митрополита Петра. Поэтому с таким трудом давалось им не только осуществление, но и сама разработка идеи Катакомбной церкви. И напротив: Сергий шел по накатанному пути русского церковного мышления. Это мышление заявило о себе в конце 1917 года при восстановлении патриаршества на поместном соборе, но корни его уходят в московские церковные традиции XVI–XVII веков.

В 1917 году большевицкий переворот положил предел соборным дискуссиям о целесообразности восстановления патриаршества. Соборяне испугались, и большинство решило поскорее избрать патриарха. Логика была такая: наступают смутные времена, и Церкви нужна отцовская фигура. Эта невротическая потребность рационализировалась с помощью неясно артикулированных тех самых богословских идей, которые через небольшой срок будут откровенно и четко артикулированы в «папистской» концепции Сергия о «полноте патриаршей власти».

Если смотреть не изнутри испуганной толпы соборян, а спокойно со стороны, то нетрудно заметить, что рациональное поведение заключалось бы в прямо противоположном: дать команду всем епархиям спасаться врассыпную, то есть перейти на автокефальное положение. К этому все равно пришлось перейти (в Катакомбной церкви), но с опозданием на десять критических лет, когда было уже поздновато.

Надо было понять, что зависимость всей Церкви от одной центральной фигуры в условиях сложных отношений с властями не принесет ничего, кроме уязвимости. Если в качестве центральной фигуры будет достойный человек, то власть найдет способы его убрать. Она также найдет способы повторения той же самой процедуры столько раз, сколько понадобится для отрицательной селекции, то есть пока не дойдет до Сергия.

Но большинство соборян в 1917 году находились в сладком дурмане сказок о святой московской Руси, порушенной Петром Великим. Петру вменялось то, что он создал неканонический синод, которым заменил канонического патриарха.

Синод был неканонический, спору нет. Его устав («Духовный регламент», 1721) был близко к тексту списан с устава протестантской государственной церкви Швеции. Но из этого факта, увы, не следует, что петровская церковная реформа была изменением к худшему, а не к лучшему. Чтобы оценить ее вектор, нужно понимать, чем было патриаршество в московской Руси.

Московское патриаршество было впервые установлено московским собором 1589 года, а общецерковное признание получило в 1590 году на соборе в Константинополе. При этом трактовки этого патриаршества в Москве и во всем остальном православном мире (включая киевскую митрополию, которая входила в константинопольский патриархат) так никогда и не совпали. Одно из разногласий состояло в том, что в Москве патриаршество рассматривалось как новая священная степень епископа над епископами, для которой поэтому требовалась повторная епископская хиротония.

Первоначально нелепый (а также, согласно канонам, преступный и наказуемый) обычай повторного рукоположения епископа утвердился в Московии где-то в XV веке при переводе епископа с кафедры на кафедру; тогда за ним не стояло ничего, кроме невежества, развившегося в условиях самоизоляции Московии от вселенского православия. Но для патриаршества этот обычай был переосмыслен как возведение в новую и высшую церковную степень. В 1655 году константинопольский патриарх Паисий и собор епископов его патриархата требуют от московского патриарха Никона исправления этого безобразия; Никону приходится оправдываться ссылками на давность обычая и признавать, что каноны нарушены. После скандала с Никоном повторное рукоположение патриархов прекратилось.

Тем не менее суть патриаршей власти в Московии оставалась до петровского времени такой, какой ее унаследовали от подлинных отцов-основателей — не двух первых патриархов, исповедника Иова и мученика Ермогена, а от двух следующих — патриарха-коллаборациониста времен польской интервенции Игнатия (1605–1611; эдакого «патриарха Сергия» Смутного времени) и его креатуры и «правой руки», будущего патриарха Филарета (Романова), отца первого царя из последней династии.

Если Игнатий был просто образом сергианского пресмыкательства перед светской властью, то Филарет был куда более достоин сопоставления с Сергием. Начать с того, что он, подобно Сергию, который был церковным начальством при всех режимах (царском, временного правительства и советском), также ухитрился сделать правильный маневр после падения Игнатия, возглавив кампанию по осуждению своего недавнего покровителя, которому был обязан едва ли не всем (уж митрополичьим саном — точно). Но Филарету повезло куда больше Сергия: пока он был жив (умер в 1633 году), он распоряжался и царской властью, а фигура царя Михаила оставалась декоративной. Вот был папизм так папизм! Но было и одно но: Филаретова модель государственно-церковных отношений была принципиально невоспроизводима, так как нельзя было ожидать от каждого следующего патриарха, что он будет родным папой царя.

Всерьез попытался воспроизвести Филаретову модель превосходства «священства» над «царством» только патриарх Никон, который за это и поплатился потерей престола. После свержения Никона при том же самом царе Алексее Михайловиче окончательно формируется собственно московская модель патриаршей церкви. Это модель «ограниченного папизма». В отличие от «папизма» настоящего, светская власть патриарха распространяется только на его, патриарха, «холопов», то есть только на лиц духовного звания с их обслугой. По отношению к царю сам патриарх — холоп.

Если бы церковная иерархия была вынуждена оглядываться на верующих по-христиански людей, а не на потребителей простейших магических обрядов, у нее бы с папизмом ничего не вышло. Да у нее и не вышло как раз с той наиболее верующей частью паствы, которая плюнула на всю эту жалкую иерархию во время Великого раскола в XVII веке. По некоторым оценкам, от официальной московской иерархии отделилось тогда до трех четвертей населения Московии.

Теперь посмотрим на этот московский «ограниченный папизм» глазами Петра I. И постараемся ответить: действительно ли в этой телеге нужно пятое колесо, патриарх? Петр отменой патриаршества упразднял средостение между властью императора и частью подданных, но тем самым заменил хамский произвол начальства внутри патриаршей «вертикали» на какой-никакой, но государственный порядок.

А в 1917 году говорили о возрождении канонического церковного строя, но имели в виду все те же «КПСС или автомат Калашникова», то есть патриаршую «вертикаль».

Где Кощеева смерть?

Иллюзионизм, магизм, папизм — три начала, которыми реально живет наш монстр. Папизм и магизм среди них основополагающие, но магизм без папизма возможен, а папизм без магизма — нет. Думать о том, чтобы убрать из жизни нашего общества магизм, — это все равно что думать о том, чтобы вывести новую породу людей. Невозможно никакое государство, в котором не удовлетворялась бы потребность в магическом, но для этого существуют куда более цивилизованные способы. Поэтому Кощеева смерть — в идее папизма.

Идея папизма — не в амбициозных личностях патриархов (избранный в 1917 году св. патриарх Тихон амбициозным не был). Она в церковном народе и особенно в клириках. Тут и тяжелое наследие специально Московии, и многовековой, но ставший абсолютно бесполезным византийский опыт бытия в христианской империи. Трудно перешибить такую инерцию, но все-таки сто лет непрерывных потрясений могут кого-нибудь пробудить даже из церковных людей. Так что пора просыпаться.

Пора, для начала, вспомнить, что патриархаты появляются только в христианской империи, а изначально не было так. Для Церкви гонимой или просто малой грандиозные структуры патриархатов — как пятилетней девочке мамины туфли.

Пора перестать заниматься историческими реконструкциями и обратиться наконец к тому опыту Церкви, который актуален для нашей эпохи, — Церкви до Константина, то есть трех первых веков христианства, когда не было никаких патриархатов, а все общины в одной местности образовывали самостоятельные епархии, которые затем налаживали общение друг с другом. Это прекрасно возможно и в наше время, а кое-где (но не в РПЦ МП) уже и осуществляется.

Если перевести эту рекомендацию на светский язык, то она состоит в том, чтобы отменить государственную регистрацию ЦРО (централизованных религиозных организаций). Это нужно для того, чтобы государство не имело антиконституционного механизма вмешиваться в отношения приходов со своим церковным начальством и чтобы начальство не имело возможности судиться с непослушными приходами в светских судах. Пусть духовный авторитет зарабатывают, если им очень надо. Но Кощею уже не понадобится: тут он и издохнет.

Тогда каждый сможет найти себя: кому-то — конкурентный рынок дешевых и качественных магическо-религиозных услуг, кому-то — христианские Церкви.

"Вади́м Миро́нович Лурье́ (также Григорий (Лурье); в крещении Василий, работы на иностранных языках подписывает именем Basil Lourié; 2 сентября 1962, Ленинград) — российский религиозный деятель, патролог и византинист. Доктор философских наук (2008).

Главный редактор журнала «Scrinium. Revue de patrologie, d’hagiographie critique et d’histoire ecclésiastique», посвящённого проблемам патрологии, критической агиографии и церковной истории.

Автор книг «Призвание Авраама: Идея монашества и ее воплощение в Египте» (2000), «История византийской философии. Формативный период» (2006; при участии В. А. Баранова), «Введение в критическую агиографию» (2009), «Русское православие между Киевом и Москвой» (2009), "Жития радикальных святых" (2014), "Течение неба: христианство как опасное путешествие навсегда" (2014).

Известен участием в деятельности Российской православной автономной церкви. Публицист[1], проповедник."