Как России выжить и победить в XXI веке? Часть вторая

 Андрей Фурсов

IV

Существует интересная корреляция между внутренними и внешними типами/фазами развития России. Так, фазы русской истории, в кото­рые она выступает зависимым элементом более крупных систем – мировой и глобальной, элементом мирового и глобального рынка, харак­теризуются резким усилением эксплуатации населения «трёхглавым драконом» – Змеем Горынычем: властью, местным капиталом и иност­ранным (западным) капиталом. А как мы помним, западнизация верхов в России всегда осуществлялась за счёт отчуждения у ни­зов не только прибавочного продукта, но и части необходимого, что означало социальный регресс. И это естественно. В обще­стве с сильной хозяйственной основой (природа – географический фактор и производительные силы – и производство) усиление эксплуа­тации способно стать фактором прогресса в некой временной перспективе. В социуме со слабой хозяйственной основой это ведёт к рег­рессу низов и одновременно к деградации верхов, к разложению власти (центроверха), то есть к упадку и гибели системы в целом. В фа­зы, о которых идёт речь, не просто наблюдается прогрессирующее ослабление власти, но происходят её олигархизация и разложение.

Фазы функционирования России в качестве зависимого элемента мировых систем совпадают со смутами и революциями в Рос­сии или, как минимум, с предсмутным временем. Усиление эксплуатации истощает возможности социума, создающего невели­кий по объёму и уровню общественный продукт, транжирит материальный потенциал системы; идёт проедание наследия предшествующей эпохи, отсюда – кризисные явления, смута (вялотекущая или переходящая в революцию) и возникновение Дилем­мы Великого Передела (1565, 1929 годы).

Включение России в мировую систему в качестве зависимого элемента оба раза происходило в условиях не только русского, но и мирово­го кризиса, его нарастания, что ещё более углубляло, расширяло и ускоряло российский кризис, обостряя обнажённые им противоречия. В то же время именно ситуация мировых кризисов позволяла России выскакивать из исторических ловушек, создавать новую систему, на ос­нове которой выходить на новый виток развития.

Так, после Смуты начала XVII века Россию можно было брать голыми руками, однако бушевавшая в Европе с 1618 по 1648 годы Тридцати­летняя война обеспечила русским время для вдоха, а самодержавию – locus standi (точка опоры, место, где можно стать, лат.) и field of employment (поле деятельности, англ.).

После петровских реформ, которые проводились в режиме почти погрома и которые были квазисмутой, инициированной частью верхов, Россия находилась в тяжелейшем положении. Однако европейские войны за различные «наследства» отвели угрозу на несколько десяти­летий, а к концу 1750-х годов Россия уже опять окрепла и могла бить Фридриха II.

После гражданской войны у экономически разрушенной России не было боеспособной армии. Но клубок противоречий 1920–1930-х годов на Западе – между англосаксами и немцами, между американцами и британцами, между Рокфеллерами и Ротшильдами, а также рукотвор­ный кризис 1929–1933 годов – позволил Сталину и стоявшим за ними силам использовать эти противоречия, разгромить левых глобалистов – адептов мировой революции – и начать «строительство социализма в одной, отдельно взятой стране». То есть реализовать проект «красной империи» на основе системного антикапитализма.

В 2010-е годы мир стремительно движется к небывалому кризису, который способен разрушить Россию, но может и предоставить ей шанс выскочить из исторической ловушки, как это уже случалось. Для этого, конечно же, нужны политическая воля и понимание природы гря­дущего кризиса и его перспектив.

V

Мир вот-вот накроет волна финансово-экономического кризиса огромной разрушительной силы. На Ближнем Востоке, по сути, уже идёт война, которая грозит превратиться, как минимум, в региональную, но не исключён и максимум. Ширится зона военного хаоса в Африке, откуда приходят страшноватые вести об армиях людоедов, воюющих холодным оружием и повергающих в ужас население тех мест, по ко­торым они прокатываются. Меняется климат, причём в неблагоприятном для homo sapiens направлении. Да и сам человек добавляет кое-что от себя, используя сейсмическое оружие, запуская невиданные и неуничтожимые бактерии, способные перестроить пищевые цепи мирового океана так, что мало не покажется.

Обострились все мыслимые противоречия между:
глобализацией и деглобализацией (распад мира на макрорегионы);
сохраняющейся неолиберальной стратегией развития и набирающим мощь антилиберальным курсом;
госбюрократиями и финансовым капиталом (дёргающим за ниточки наднациональные бюрократии);
кластерами Ротшильдов и Рокфеллеров (несмотря на символическое создание ими «общака» в этом году);

Соединёнными Штатами и Китаем (а внутри этих стран – между различными кланами: в США, например, кланы, выдвинувшие Обаму, и их противники, в КНР – пекинский и шанхайский кланы).

Наконец, последнее по счёту, но не по значению – противоречие (точнее, противоречия) между выходящими в связи с остротой кризиса из тени и так или иначе заявляющими о себе закрытыми (тайными) обществами. Судя по всему, «водяное перемирие» между ними, длив­шееся несколько веков, закончилось, а с ним – и время молчания, Силанума. «Следов» немало (следы всегда остаются – «кто не слеп, тот видит», как говаривал Лаврентий Берия): это и арест Стросс-Кана, и уничтожение Каддафи, и многое другое.

В ближайшие годы мы столкнёмся с волновым резонансом кризисов – военного, финансово-экономического и природно-климатического. Под последним я имею в виду затухание Гольфстрима и очередную (раз в 11,5–12,5 тысячелетия) перестройку планеты длительностью в 2,5 века (XX – первая половина XXII веков, активная фаза: конец 1990-х – первая половина 2030-х годов).

Природно-климатический кризис (многие специалисты говорят даже об угрозе геоклиматической и геофизической катастрофы) накладыва­ется на финансово-экономический кризис, который на самом деле есть проявление системного кризиса капитализма.

Из кризиса всегда выходят за чей-то счёт. Вот и сейчас североатлантические властные элиты планируют выйти из кризиса за счёт остально­го мира и прежде всего за счёт Северной Евразии, то есть России – её богатств, её пространств, её населения. Это может стать логичес­ким завершением тенденций развития капиталистической системы с третьей четверти XIX века.

Здесь мы подходим к очень важному аспекту русского и мирового развития, без анализа которого мы мало что поймём и в прошлом и в нас­тоящем. Суть в том, что в 1880–1890-е годы стартовала антироссийская фаза в истории капиталистической системы. Одновременно прои­зошло качественное изменение в организации и внутренней борьбе наднациональных структур мирового управления – изменение, связан­ное с русским и германским вопросами.

К концу XIX века мир почти полностью поделили – свободных ресурсных территорий практически не осталось. Единственной огромной территорией с почти неосвоенными неисчислимыми богатствами (источник сырья) и огромным населением (потенциальный рынок сбыта) оставалась Россия. Она же представлялась западным верхушкам – особенно после поражения в Крымской войне, не очень умелой войны 1877–1878 годов и сдачи российскими дипломатами позиций блефующим британцам на Берлинском конгрессе 1878 года – достаточно сла­бой, чтобы поддаться давлению. Можно сказать, что вся мировая история с 1880-х годов и до наших дней вращается вокруг оси «борьба за североевразийское пространство», «борьба за русские ресурсы – против России». Субъектом этой борьбы выступали англосаксы – снача­ла британцы, к которым довольно быстро присоединились «кузены» – американцы. С точки зрения Запада как единого финансово-полити­ческого целого, как ядра мировой капсистемы, по сути, вся история такой борьбы с 1880–1890-х годов имеет наступательный антироссийс­кий, антирусский характер. Здесь следует выделить три этапа.

Первый – 1880–1920-е годы. Борьба велась с экономическими и геополитическими целями: установление экономического контроля над русскими ресурсами, ослабление России. Программа-максимум – раздел России на сферы экономического влияния. На рубеже 1910–1920-х годов эти задачи были почти решены, однако команда Сталина и те, которые стояли за ней, сумели поломать игру мировых глобалистов – левых и правых, – свернуть проект «мировая революция» и начать восстанавливать империю не на «белой» или «трёхцветной», не на са­модержавно-капиталистической, а на «красной», антикапиталистической основе.

Второй – 1930–1980-е годы. Борьба против СССР не столько как объекта экономических вожделений и не только как геополитического противника, но и как альтернативной капитализму модели социального, исторического развития и как конкурента на мировом рынке (по признанию Маргарет Тэтчер, даже в 1980-е годы!).

Третий – с 1990-х годов – возвращение к типу борьбы 1880–1920-х годов: Россия – объект установления контроля над её ресурсами (зада­ча – как минимум, де-факто раздел страны на сферы влияния) и геополитический противник в зоне бывшего СССР и небольшого числа ре­гионов мира. В конце 1980-х годов у западных верхушек получилось то, что не вышло в первой четверти XX века. Однако разрушение СССР – это лишь первый шаг на пути экспроприации русских ресурсов и пространств. Следующий шаг – установление над ними контроля со сто­роны мирового сообщества.

Разговоры о том, что Россия несправедливо владеет такими богатствами в одиночку, начались не в 1980–1990-е годы, а столетием рань­ше. В 1884 году на конференции в Берлине западные державы приняли решение: те страны, которые сами не могут освоить свои ресурсы или делают это слишком медленно, должны «открыться миру», а если они не хотят сделать это по доброй воле, то их нужно принудить к такому шагу. Формально было заявлено, что речь идёт об Африке, но Африку не надо было «открывать» – её уже и так «открыли» без всяких специальных решений. На самом деле то была «чёрная метка» России. Однако Александр III продемонстрировал выдержку и не ис­пугался. Тогда западный капитал пошёл другим путём. С помощью своей агентуры влияния (прежде всего Сергея Витте,  связанного с Рот­шильдами и другими представителями еврейского, британского и французского капиталов) ему удалось посадить Россию на финансовую иглу, стремительно ускорить рост её финансовой зависимости от международного капитала, жёстко пристегнув к французским, а затем к британским внешнеполитическим интересам. Ресурсы России начали постепенно переходить в руки иностранного капитала, а страна – превращаться в сырьевой придаток Запада, проигрывая ему и политически.

Политический проигрыш России Западу в конце XIX – начале ХХ веков связан далеко не только с экономикой. Прежде всего и главным об­разом Россия проиграла в схватке элит, точнее, в организации правящих групп. У неё не было такого оргоружия мирового уровня, как у за­падноевропейских (с подключением американцев в начале ХХ века) правящих элит, оргоружия, способного влиять на мировые процессы и направлять их.

В «длинные 50-е» XIX века европейская мир-система превратилась в мировую систему. Это привело к серьёзным сдвигам в организации гос­подствующих групп. За несколько десятилетий они создали мощные наднациональные структуры мирового согласования и управления. То есть, по сути, оформились в виде принципиально нового субъекта исторического развития. Субъект этот, опиравшийся на финансово-эко­номическую мощь крупнейших западных банков (сначала прежде всего ротшильдовских), политическую мощь государств и контроль над СМИ, не афишировал свои действия, работал в тени, используя закрытые и тайные общества прошлого (масонство) или создавая со време­нем принципиально новые организации – англосаксонские политические клубы, такие организации, как «Группа» («Мы») Родса, другие структуры англо-американского истеблишмента. Собственно всю реальную (то есть не для профанов) историю последних полутора столе­тий нужно переписывать под углом и с точки зрения деятельности именно этого субъекта, его политэкономии, социологии.

В первую треть ХХ века эти закрытые наднациональные структуры, ранее и так уже существенно влиявшие на правительства отдельных стран, на государства и их политику, сумели подмять под себя структуры государственного уровня, став над ними (вехи: создание Феде­ральной резервной системы в 1913 году, рукотворная Великая депрессия 1929–1933 годов). Соотношение сил в симбиозе «наднациональ­ные структуры (“закулиса”) – государство» стало существенно меняться в пользу первых. И хотя форма капитала, возникшая в 1920-е годы, получила название «государственно-монополистический капитал», не надо питать иллюзий: определяющую роль играли наднациональные объединения, где первой скрипкой были старая аристократия, финансисты и крупные промышленники. Причём тенденция эта по ходу ХХ века усиливалась. Но уже на рубеже XIX–XX веков наднациональные структуры мирового управления были достаточно сильными, чтобы вести мир к войне мирового масштаба, в чём их интересы совпадали с геополитическими и экономическими интересами Великобритании, а точнее – Британской империи. Общим интересом было сокрушение Германии как мирового экономического конкурента и раздел России. Средство – мировая война, в которой предполагалось стравить Германию и Россию. Таким образом, если главной ресурсной мишенью бы­ла Россия, то главной политико-экономической – Германия. Причём политический аспект исходно был связан главным образом не с госуда­рством Второй рейх, а с немецкими тайными обществами – ложами и собственно немецкими закрытыми организациями типа Geheime Deutschland («Тайная Германия»).

VI

С середины XVIII века немецкие ложи развивались в тесном контакте – и если не под контролем, то под руководством – британских конти­нентальных лож (не путать с островными). Как заметил Рауль де Ренн, островные ложи воспитывают своих членов в патриотическом, тра­диционалистском, национальном духе. Континентальные британские ложи ориентируют входящих в них лиц на борьбу с традицией ради либеральных и общечеловеческих ценностей. Деятельность островных лож имеет значительно более секретный характер, хотя на выс­шем уровне ложами обоих типов могут руководить одни и те же лица. В течение столетия шёл процесс укрепления немецких лож под британским зонтиком, британцы поощряли собирание немецких земель пруссаками, надеясь создать в Европе сильный противовес Фран­ции и России (как это было с Фридрихом II во времена Семилетней войны 1756–1763 годов), контролируемый по линии лож. Французские «братья», тоже руководимые континентальными ложами, активно способствовали поражению Франции во франко-прусской войне и триум­фу немецких «братьев». Однако после победы немцы резко поменяли правила игры.

Во-первых, они, по сути, разорвали связи с британскими континентальными ложами.

Во-вторых, объединили почти все немецкие ложи в единый общегосударственный союз («Тайная Германия»), охватывавший всю страну.

Таким образом, немцы создали одновременно и государственность (Второй рейх), и закрытую (тайную) организацию, ориентированную на мировое управление. Второе, более важное, упускается из вида, хотя то был прямой вызов британским континентальным, а самое главное – островным ложам.

Британский ответ не замедлил себя ждать. Уже в конце «бисмарковского десятилетия», в 1888 году, было принято решение создать анти­германский блок в Европе из России и Франции, использовав последнюю как приманку для России, а затем, столкнув Германию и Россию, уничтожить их обеих. В подготовке франко-русского союза в британских интересах значительную роль сыграл Ватикан, сильно задолжав­ший Ротшильдам. Усложнение мировой ситуации – германский вызов и подготовка англосаксов к решению русского вопроса, а также ослаб­ление гегемонии Великобритании – завершило второй этап развития закрытых обществ (1780–1870-е годы, первый – середина XVII века – 1780-е годы). Для борьбы против Германии и России потребовались новые структуры подобного типа.

В самом конце 1890 года по Германии был нанесён первый психоисторический удар: на страницах журнала The Truth («Правда»), который принадлежал Генри Лябушеру, британскому государственному и политическому деятелю, члену Великой масонской ложи Англии, был опубликован памфлет «Сон кайзера», а к нему приложена карта. Вместо Второго рейха на карте – «Германские республики», вместо Австро-Венгрии – «Австрийские республики», рядом – «Польская республика», а на месте Российской империи – «Русская пустыня». Всё это, говорилось в памфлете, – результат революции в Германии. Сброшенный с трона Вильгельм едет поездом в Великобританию, его пос­ледний приют – работный дом.

По сути, памфлет и карта излагали некий план, который, оказавшись самосбывающимся прогнозом, в 1914–1918 годах реализовался пол­ностью для Германии и Австро-Венгрии и начал реализовываться для России, пока Сталин не поломал эту схему.

По иронии истории, наличие немецкого фактора в мировой тайной и явной политике позволило России, несмотря на две тяжелейшие «германские» войны, играть на внутризападных противоречиях, в значительной степени сковывало англосаксов в отношении России (равно как и американо-британское соперничество 1920–1940-х годов). После 1945 года ситуация изменилась. Советскому Союзу противостоял единый Запад с его наднациональными структурами мирового управления – у СССР таких не было. В то время Запад развивал свои наднаци­ональные структуры и создавал новые, адаптируясь к менявшемуся миру и ставя задачу «задушить СССР в объятиях» (стратегия Трёхсто­ронней комиссии). Послесталинская советская верхушка (в отличие от Сталина, понимавшего, кто реально противостоит ему под маской «Запада») не отдавала себе отчёт в том, какого типа субъект ведёт борьбу против СССР, совершенствуя формы своей организации и мето­ды борьбы, каждый раз опережая советского оппонента, как минимум, на шаг. Именно наличие этого мирового субъекта помогло государ­ству США, проигравшему в конце 1960-х годов экономическую игру СССР, не рухнуть в 1970-е («худшее десятилетие американской исто­рии»). А в конце 1980-х годов позволило не только выстоять, но и обрушить СССР путём создания в нём экономически заинтересованного в ликвидации системного антикапитализма слоя – советского сегмента мировой корпоратократии.

Разрушение СССР, в виде которого существовала историческая Россия, перевернуло страницу борьбы Запада с русской альтернативой ми­рового развития – антикапитализмом – и повернуло верхушки Запада к решению задачи собственными силами демонтировать капитализм у себя дома и установить непосредственный контроль над русским пространством, над ресурсами России, учинить раздел последней. Прав­да, сегодня этому препятствует Китай, который, опять-таки по иронии истории, набрал мощь, воспользовавшись противоборством СССР и США и предложив последним в 1970-е годы стать их «мастерской». Тем не менее в целом ситуация рубежа ХХ–XXI веков типологически вернулась к ситуации рубежа XIX–XX веков. Впрочем, возникло одно очень серьёзное обстоятельство, которого не было сто лет назад и которое в корне меняет ситуацию – российскую и мировую.

VII

Я имею в виду взаимоналожение, нахлёст сразу нескольких волн кризисов, главные из которых – системный кризис капитализма и надвигаю­щийся геоклиматический кризис. Специалисты единодушно утверждают, что в условиях геоклиматического кризиса и в послекризисном ми­ре единственной стабильной и ресурсообеспеченной зоной будет Северная Евразия, то есть Россия, которая таким образом становится главным «призом» XXI века.

Желающих получить этот приз хватает. Среди них американцы, европейцы, арабы, китайцы, японцы, да и жителей Индии со счетов сбра­сывать не стоит. При этом надо учесть слабость России. А как гласит поговорка американского спецназа, если ты выглядишь как еда, тебя рано или поздно сожрут. Силами того же американского спецназа. И в начале XXI века такое делается почти уже без всякой маскировки. Это видно и по высказываниям политиков, и по направлению исследований крупнейших англо-американских научных структур, традицион­но играющих значительную роль в интеллектуальном обеспечении мирового управления. В конце 2011 года Институт Брукингса и Лондонс­кая школа экономики завершили трёхлетнюю работу над «Проектом внутреннего перемещения» – исследованием возможностей массового переселения населения североатлантической зоны в более спокойные регионы в связи с изменением климата. В рамках проекта был про­ведён киберсеминар: «Приготовление к перемещению и переселению, связанным с большой климатической миграцией, и проекты адапта­ции». И это только открытые проект и семинар.

Контроль над русскими богатствами позволит североатлантическим элитам, демонтирующим капитализм, продлить своё господство (за счёт освоения-проедания ресурсов Северной Евразии) на сотню лет, если не более. По сути, битва за Евразию – последняя Большая Охо­та эпохи капитализма – уже началась: по логике непрямых действий – не в Северной Евразии, но неподалёку, на Ближнем Востоке.

При этом североатлантисты, как они это обычно делают, попытаются решить сразу несколько задач – фрагментировать Большой Ближний Восток на несколько десятков государств, канализировать энергию исламизма против России и КНР. Последнее позволит лишить арабский мир внутренней экономической и демографической силы, а затем превратить в неотрадиционное гетто, не имеющее ресурсов и техноло­гий.

VIII

Что делать в такой ситуации? Какие тенденции и варианты мирового развития использовать? Таких макротенденций две.

Первая – глобализация, про которую нам твердят, что она якобы неизбежна, объективна, веление времени. Что объективна – да, в том смысле, что выражает определённые классовые интересы. Остальное – ложь. Глобализация – рукотворный процесс, его цель – установле­ние контроля определённых сил над миром, предварительно зачищенным и унифицированным для такого господства. Генри Киссинджер откровенно заявил, что глобализация – это новый термин (вместо империализма) для обозначения американского господства.

Глобализация – это хорошо контролируемое из нескольких центров Северной Атлантики и, возможно, Восточной Пацифики пространство, где стёрты цивилизационные, национальные и культурно-исторические различия, где чётко закреплены монополия на высокую техноло­гию, информацию и ресурсы одних зон и групп и на сырьевую специализацию и бедность – других, где верхи и низы отличаются друг от друга почти что как биологические виды (внешность, рост, здоровье, продолжительность жизни). Но чтобы стать глобалитарным и соотве­тствовать замыслам его конструкторов, современный мир должен претерпеть серьёзнейшие изменения – прежде всего численность его населения должна сократиться на 80–90 процентов (по сути, эта задача уже и не скрывается, под ней подписались ООН и другие между­народные организации).

Как этого планируют достигнуть – другой вопрос. Средств много – от ГМО и других генетических «штучек» и новейших бактерий (типа тех, которые использовали в Мексиканском заливе якобы для уничтожения разлившейся нефти) до вполне традиционных способов – войн (в том числе новых религиозных войн с использованием, например, исламистов), голода, нового переселения народов. Важно то, что гло­балитарный мир – это мир, который планируют подвергнуть зачистке, а его население – селективной принудительной выбраковке. Россия и русские – среди тех, которым глобализация ничего хорошего не сулит.

Вторая макротенденция – деглобализация, распад единого мира на макрорегиональные блоки. Если глобализация предполагает сохране­ние неолиберального курса в британском стиле и медленный демонтаж капитализма, то распад мира на макрорегиональные блоки означа­ет торжество антилиберального курса в экономике (да и в политике тоже), ускоренный демонтаж капитализма и конструирование новой социальной системы. Такая система будет основана на контроле над информацией, и в ней системообразующую роль станет играть прис­воение интеллектуальной рабочей силы, интеллектуального продукта (о контроле над поведением и ресурсами я уже не говорю).

Одновременно развиваются обе тенденции – глобализация (главным образом инерционная) и деглобализация, которая набирает силу. Пе­реплетаясь, глобализация и её антипод порождают сложные, порой странные и уродливые формы, затрудняющие не только понимание, но даже описание и восприятие реальности.

Распад глобальной системы уже наметился; уже возникли очертания макрорегиональных блоков, за некоторыми из которых – об этом уже пишут в прессе – угадываются прежние империи: Германская (варианты: империя Карла Великого, Священная Римская империя, Третий рейх), Британская, Османская. Неоимперские очертания приобретают США и КНР. За этими образованиями, вполне возможно, скрываются намного более древние, чем империи, организации – орденского типа. Ясно, что распад единого мира не будет мирным – на земле слиш­ком мало ресурсов и слишком много противоречий. Ясно также, что независимо от того, какой вариант «краткой истории будущего» (Жак Аттали) победит – глобально-либеральный или деглобально-антилиберальный, – природа, форма организации и стиль управления нового правящего слоя станут качественно иными. Да и социальная система будет отличаться от нынешней. При этом оба варианта предполагают серьёзное сокращение численности населения планеты. В борьбе за ресурсы слабых будут беспощадно стирать Ластиком Истории – физи­чески.

Как выжить (программа-минимум) и победить (программа-максимум) в рушащемся мире? Как противостоять тем, в чьих руках власть, собственность, информация и многовековой опыт успешных мировых игр и мирового управления, то есть мощное оргоружие? Оргоружию можно противопоставить только оргоружие – более совершенное. А ещё для этого необходима адекватная властно-организационная (в ХХ веке говорили: государственно-политическая) форма.

Форма, о которой идёт речь, с одной стороны, должна иметь потенциал сопротивления глобализации, остановив её у своих ворот, а за­тем повернув вспять и не позволив волнам глобалитарного «прогресса» сомкнуться над ней. С другой стороны, ей надлежит умело проти­востоять макрорегиональным блокам, на которые раскалывается мир, используя их в качестве союзников в противостоянии глобалистам.

Такой формой, к сожалению, не может быть национальное государство. Оно в значительной степени сознательно подорвано глобализацией и глобалистами. Кроме того, национальное государство, существующее 100–150 лет, породило ряд противо­речий, решить которые оно в нынешних условиях не может. Наконец, в современном мире нормально функционировать, быть экономически самостоятельным способно только такое государство, численность населения которого не менее 250–350 миллионов человек. Национальных государств с таким населением очень немного. К тому же одни из них плохо обеспе­чены ресурсами, другие уязвимы в военном отношении, третьи представляют собой скорее совокупность административных и этнополитических единиц, чем единое государственное целое. Эпоха национальных государств заканчивается – а, по сути, уже закончилась. Необходимо нечто большее, чем национальное государство, но нечто меньшее, чем глобомир. Этой сред­ней величиной может быть только макрорегион, на совокупность которых уже распадается так до конца и не оформившаяся глобальная система – и это та тенденция, которую нужно оседлать.

IX

Новой формой, о которой идёт речь, представляется импероподобное образование (ИПО), каким может стать Евразийский со­юз – разумеется, если его строить всерьёз, ответственно и с долгосрочными целями, а не для распила бабла и создания бла­гоприятных условий для «своих» олигархов. Главное – не пугаться первой части словосочетания – «имперо», слова «империя». Речь не идёт о реставрации империи или чего-то типа СССР – реставрировать в истории ничего нельзя, да и время империй прошло. Необходи­мо унитарное наднациональное образование, комбинирующее вертикально-иерархические и сетевые принципы организации и являющееся суперконцерном и супергосударством одновременно. Ядром ИПО – точнее, внешним контуром ядра – должны стать ВПК, армия, спецслуж­бы и претерпевший кардинальные изменения научный комплекс. Впрочем, кардинальным изменениям подлежат и сами ВПК, армия и спецслужбы – в их нынешнем состоянии они едва ли способны ответить на вызовы современности. Это касается армий и спецслужб во всём мире. Неслучайно в наиболее развитых странах начались реформы армии (в сторону усиления спецназа) и спецслужб (ориентация на борьбу с сетевыми структурами). Ну и, разумеется, требуется принципиально новое знание о мире и человеке – с новыми дисциплина­ми и формами организации. В XXI веке выиграет тот, кому удастся создать такие формы.

Мощнейшим психоисторическим оружием в мировой борьбе за власть, информацию и ресурсы была и остаётся реальная картина мира. Проблема, однако, в том, что сегодня ни наука об обществе и человеке в том виде, в котором она сформировалась в ХХ веке (дисципли­ны, методы, понятия), ни спецслужбы в том виде, в котором они развивались в ХХ веке, не дают адекватной картины мира. Аналитические подразделения спецслужб не готовы к работе с огромным массивом открытой информации, которая сегодня часто намного важнее иных секретных сведений. Не занимаются они и анализом долгосрочных массовых процессов, регулярностей и законов истории, без чего невоз­можны анализ современных процессов и прогнозирование будущих. Впрочем, всё меньше занимается таким анализом – а потому всё более детеоретизируется – обществоведческое знание, ориентированное на те источники, которые подсовываются ему под нос. Практически неспособное включить в исследовательское поле массив косвенных данных, оно ограничивается уровнем явлений (не сущностей), не гово­ря уже о скрытой реальности. Необходим новый тип знания, новый (по подготовке) тип его персонификатора (а следовательно, новый тип образования), новая форма организации рационального знания.

Я называю это знание и его формы когнитивно-разведывательными, или когнитивно-аналитическими. Цель такого знания и его структур – не только процесс познания, но и обеспечение когнитивной, концептуальной безопасности общества. Когнитивно-аналитические структу­ры должны тесно взаимодействовать с тем, что условно можно назвать «службой имперской безопасности». Но это всё – внешний контур ИПО. Внутренним контуром, внутренним ядром должна стать структура неоорденского типа, комбинирующая вертикально-иерархические и сетевые принципы и ориентированная на деятельность на мировом уровне управления. Без наличия таких структур нечего садиться за мировой карточный стол – опыт СССР продемонстрировал это со всей очевидностью. Советский Союз проиграл прежде всего не по экономическим или военным причинам, а потому, что у советской элиты не было высококачественной собственной самоцент­ричной организации (нео)орденского типа, вследствие чего часть элиты с определённого момента начала предпринимать по­пытки встраиваться в чужие структуры и искать себе хозяев там – напрасно, чужаков в такие структуры не берут.

В отличие от Запада, в истории России по сути не было организаций, направлявших ход мирового исторического развития. Исключения – Коминтерн, который был в большей степени международной левоглобалистской, а не российской организацией, и «красная империя» Ста­лина, просуществовавшая очень короткий исторический отрезок, да и то большей частью находившаяся в состоянии обороны – впрочем, активной и весьма успешной.

Нужно сказать, что в русской истории вообще нет традиции создания закрытых структур орденского типа. Единственной попыткой такого рода была оболганная врагами России и просто недоумками от науки опричнина. Роль и значение этой организации в нашей истории ещё предстоит осмыслить – равно как партии большевиков (в строгом смысле слова) и личной разведки Сталина. Просуществовав всего 7 лет и превратившись в Государев двор, опричнина не стала орденом, но тем не менее создала один из важнейших принципов русской власти, ес­ли не самый важный – опричный, противостоящий олигархическому и нейтрализующий его (прежде всего метафизически – ну, а когда надо, то и не только «мета»). Полагаю, только введение чего-то похожего на неоопричнину является необходимым для создания и неоордена, и ИПО – принцип надо материализовать, оструктурить.

Только структуры неоопричного типа, действующие строго в соответствии с законом, способны задавить коррупцию и крими­нал, решить проблему «пятой колонны», обеспечить возврат социума к системному самоограничению, которое определяется уровнем и объёмом создаваемого общественного продукта. Кто-то скажет: да как же это практически возможно? Можно ли вооб­ще ожидать такое, учитывая сегодняшние реалии? А кто, отвечу я вопросом на вопрос, в начале 1560-х годов ожидал, что Иван IV введёт опричнину, обернётся грозным – Грозным! – царём и обрушится на часть правящей элиты? Кто в 1920-е годы ожидал, что Сталин, исполь­зуя опричный принцип, устранит ленинскую и троцкистскую команды, обрушится на гвардейцев кардиналов мировой революции и остано­вит процесс разложения поеденных нэпом властных органов? Почему они это сделали, безумно рискуя и балансируя на лезвии бритвы – исторической? Жизнь заставила. Логика обстоятельств, которая, как отмечал тот же Сталин, сильнее логики намерений. А обстоятель­ства были простые: растраченное наследие предыдущей эпохи и необходимость делать выбор – за счёт кого совершать рывок в будущее. Отсюда – раскол элиты, опричнина и т.п. И если неоопричнине суждено родиться, она тоже возникнет из и посредством раскола господ­ствующих групп на фоне исчерпания советского наследия в условиях волнового резонанса русского и мирового кризисов.

Время партий и государств уходит безвозвратно, если уже не ушло. Впрочем, и в период своего расцвета и те и другие, как правило, были лишь функциями, орудиями или просто фасадами закрытых структур – лож, клубов, обществ и т.п. В наступающей эпохе ширмы и фасады уже не столь необходимы, как прежде, маски всё чаще сбрасываются, на арену выходят те, которые раньше были в тени. Однако сколь бы явным ни было присутствие новых и старых закрытых обществ в мире XXI века, им всё равно понадобится внешняя форма. И наиболее ве­роятной формой такого рода на весь кризисный период XXI века, по-видимому, станет ИПО.

В то же время усложнившаяся реальность, требования новой эпохи, исключительно высокие ставки Мировой Игры диктуют необходимость формирования нового типа закрытых структур мирового управления – начинается новый этап в их развитии. Помимо прочего, он потребу­ет от неоорденских структур резкого усиления их участия в войнах смыслов и за смыслы, в создании новых смысловых конструкций взамен ушедших или уходящих – идеологий, религий, проектов. Неоорденские структуры должны будут создавать свои традиции, а возможно, и новые цивилизации. Но это уже за пределами кризисного XXI века, это ближе к «полдню XXII века» – совсем дальняя перспектива. Снача­ла надо пережить кризис и выйти из него победителем или одними из победителей.

Разумеется, попытка создания неоорденских структур – штука небезопасная. Это означает прямой конфликт с нынешними «хозяевами исто­рии», как их называл Бенджамин Дизраэли, не понаслышке знавший то, о чём говорил. Выше уже упоминалось о том, как британские ложи и клубы наказали немцев за их попытку создать закрытые структуры мирового управления. В русской истории в конце 1940-х – самом нача­ле 1950-х годов Сталин, опираясь на личную разведку и потенциал СССР, сделал попытку вступить в мировую игру в качестве совершенно самостоятельной силы (курс на подрыв доллара, заявка на создание альтернативного мирового рынка). Не сомневаюсь, что это стало од­ной из причин убийства вождя: в самом конце 1940-х годов в рамках «Лиотэ» – бессрочной программы борьбы против Советского Союза – МИ-6 и ЦРУ создали группу How to make Stalin’s passing – «Как “уйти” Сталина».

После смерти Сталина заявку на самостоятельную мировую игру попытался сделать опиравшийся на свой спецкомитет Берия (курс на вос­соединение двух Германий, некоторые другие мероприятия). Его судьба тоже известна – полагаю, и она связана не только с внутренней борьбой за власть.

В соответствии с цикликой мировой истории РФ вместе с миром вступает в военную эпоху, в эпоху войн нового типа – не мировых, не гло­бальных (как и холодная война), а всемирно-точечных, очаговых. Главный приз этих войн – Северная Евразия, Россия: ресурсы, простран­ство, но без людей. То есть без нас. И ещё начинается эпоха, которая внешне выглядит как возвращение в далёкое прошлое, но на совре­менной технической основе – эпоха футуроархаики с неоимпериями, неоорденами и многим другим, «что и не снилось нашим мудрецам». Грядёт Очень Серьёзная Игра – на вылет из Истории.

Сыграем?

Развитие и экономика