С головы рыба не только гниет, но и лечится

Александр Зеличенко 

То, что гниет, мы помним хорошо. Народная мудрость.

Проблема у нас другом – мы путаемся, кто у общества голова, а кто – другие части туловища. И когда речь заходит о гниении, мы сильно любим назначить головой начальство и лично, а себя объявить ни при чем: "Я не такая, я жду трамвая".

Однако, при всем понимании, что начальство охвачено гниением не меньше, чем всё остальное общество, назначать его головой общества я бы не торопился. Руки, сколько бы они мускулисты ни были – это еще не мозг. И голова общества – совсем не начальство. И не придворные интеллектуалы, готовые любую дурь начальства возвести в ранг высочайшей мудрости и святой добродетели. Это не мозг. Это обслуга.

А мозг – это совсем иные люди. Они редко увенчаны лаврами, и тем более – осыпаны золотом. Но именно их оценки и их видение мира становится референтным для тех, кто своими текстами определяет умонастроения наиболее способной к пониманию части общества, которая, в свою очередь, транслирует свое видение следующему ярусу иерархии ума, и т.д.. Таким образом, подобно расходящимся кругам, распространяется понимание обществом своего положения.

СМИ, обращающиеся к обывателю напрямую, вносят в этот процесс свои коррективы. Но – ненадолго: долго обманывать всех нельзя. Измученные бессмысленностью жизни граждане могут поверить, что Крым присоединен из-за опасений передачи Севастополя вражьему НАТО, а боинг сбит украинским истребителем, но долго верить в это могут только сравнительно немногие. У человека без ярко выраженной паранойяльной акцентуации, или попросту говоря без твердолобой упертости по отношению к любому своему мнению, уверенность, что вежливые люди в купленной в военторге форме всего только позволили крымчанам выразить свое страстное желание жить в РФ, долго не продлится. Ну, неделя. Ну – месяц, наконец. Ну, если очень наивный, полгода может продержаться. А потом он замечает косоватые взгляды своих же друзей, которые еще недавно думали так же. А чуть позже видит, что взгляды эти становятся все косее и будто даже ехиднее. И, наконец, догадывается, что друзья считают его дураком. Ну, а дальше всё происходит само собой.  

Так что СМИ отнюдь не всесильны. А вот распространение понимания от самых умных к менее умным – процесс кардинальный и естественный, даже несмотря на вносимые в него помехи.

Но вот здесь-то и начинается наша главная проблема. Самые умные у нас не слишком умны. Гниение наше, в самом деле, захватило голову, и я вам даже больше скажу – началось с головы. То есть – с нас самих, дорогие друзья.

Началось всё это довольно давно – с наших упований, что "рынок всё наладит", "что надо встать на столбовую дорогу истории" (как будто она существует как дорога, а не как сеть дорожек), что "лучше бандитский капитализм, чем бандитский социализм" и десятков подобных благоглупостей. И продолжается всё это уже больше двадцати пяти лет. Мы и сегодня путаемся в самых простых вопросах.

Например, одни из нас объявляют главным пороком изъеденной ложью, наивным обрядоверием и тотальной бездуховностью церкви гомосексуализм. Хотя на фоне перечисленных пороков его можно было бы считать и добродетелью – все-таки какая-никакая, а любовь. Всё лучше, чем тотальная злоба и ненависть к ненашим, царящие в РПЦ.  

Другой, и отнюдь не клерикал, а совсем наоборот, уверен, что акция пуссириот в ХХС – дурь, а штрафы охранников Нотр-Дам, пресекших акцию Фемен – маразм. То, что эта "дурь" запустила мощный процесс омысления состояния церкви и ее места в общества, а "маразм" демонстрирует возможность совсем иного понимания сакрального и совсем иные, не маскарадные, не из сундуков, а современные одеяния духовности, человек не видит. Как и то, что открывая двери современному искусству, пусть и несопоставимо более низкому, чем искусство его строителей, Нотр-Дам сохраняет и укрепляет казалось бы уже совсем не востребованную в Западной Европе идею католицизма.

Третьи ратуют за "мир на Украине", не понимая, что "мирные переговоры" – это переговоры о капитуляции. И капитуляция эта отнюдь не капитуляция Киева перед Донецком. Это капитуляция Киева перед Москвой.

И так далее. Я взял наугад несколько первых попавшихся примеров.

К чему всё это? Почему я об этом пишу? Потому что именно здесь находится ответ на самый гнетущий вопрос сегодняшнего дня – "Что делать?". В самом деле, что делать, когда делать ничего нельзя?

Это только кажется, что нельзя. У нас есть дело, которое делать можно и нужно. Нам нужно лечить голову. Ту самую с гниения которой началось и гниение всей рыбы. И ту самую, без ясности и здоровья которой нельзя делать НИЧЕГО. А это не голова Путина. И не голова его советников. Это наша с вами, дорогие друзья, голова.

Чтобы общество стало очухиваться, чтобы к обществу пришло понимание своего положения и понимание своего пути, это понимание должно сначала прийти к самым умным членам общества – к интеллектуальной, или, если хотите, духовной элите общества.

Наша беда в том, что эта самая интеллектуальная наша элита сама очень плохо, очень отрывочно представляет, что происходит и уже поэтому не может сколько-нибудь адекватно представлять, что делать. Поэтому ее так лихорадит: то она готова все силы бросить на борьбу с мигрантами, то грезит об учредительном собрании, то ей мерещится, что все беды из-за отсутсвия выборов губернаторов или из-за отсутствия выборов как таковых, то еще что-нибудь привидится.

Нам необходимо навести порядок прежде всего в собственных головах. А это совсем непросто. Ведь придется, например, отказаться от плюрализма мнений о таблице умножения. И от толерантности к утверждениям "дважды два – пять": "я уважаю, дорогой коллега, ваше высококомпетентное  мнение, что дважды два равняется пяти, хотя и не разделяю его". Нам придется пересмотреть многие максимы, к которым мы привыкли настолько, что считаем их аксиомами. А вместе с тем даже не найти ответы, а просто задать себе казалось бы элементарные, известные каждому ребенку вопросы: что такое хорошо, что такое плохо и какой жизнью мы хотим жить.  

Но альтернативы у нас нет: с головой (не властьимущими, а ум-имеющими), которая есть у нашего общества, жить нельзя. И если мы хотим жить, первое наше дело – лечить голову.